— Конечно же, не бывает так, чтобы у всемогущей Реван затуманилось зрение. — Малак опускает свой световой меч, и теперь она действительно растеряна. — Ты забыла, что я знаю тебя — настоящую тебя. Не ту маску, которую ты носишь сейчас, и не ту, которая была у тебя раньше. — Он говорит с упрёком и насмешкой. — Ту самую, которую вырвало на весь шаттл из-за необходимости кого-то убить. Которая рыдала, не сумев победить тьму. Которая…
— Заткнись.
— …не могла уснуть после Малакора. — Он смотрит на неё, и она делает ещё один шаг вперёд, на этот раз — наискось, чтобы обойти его с фланга. — Скажи мне, Сола, теперь тебе лучше спится? — В его голосе — что-то тёмное. — Можешь ли ты принять это достаточно, чтобы разделить с кем-то свою постель? Или всё ещё слишком много шума?
Она вспыхивает от гнева и бросается на него. Она не понимает, на что он надеялся — пока не становится слишком поздно.
Силовые поля сжимают её лодыжки, фиксируя е на месте. Ей хватает времени только на то, чтобы посмотреть вверх и увидеть, как Малак уходит в нечто, похожее на ещё один лифт.
— Ты ничто, не заслуживающее моего внимания. Я превзошёл тебя во всём и совершил то, чего ты никогда бы не смогла… Я победил весь оставшийся Свет. Я не сомневаюсь, я не жалею. А теперь я позволю самой Звёздной Кузнице уничтожить тебя.
— Трус! — кричит она ему вслед, дверь захлопывается.
Раздаётся мрачный смех, и машины оживают.
***
На следующее утро после того, как они заснули вместе, он просыпается первым. Он мягко наблюдает за ней, как она ворочается во сне и бормочет себе под нос. Он видит незнакомые ему шрамы, большую рану на животе, которая едва не стоила Реван жизни.
Он не знает, любит ли она его.
Среди того, что она бормочет — его имя.
Он целует её обнажённое плечо и прижимает её к груди.
Может быть, это не имеет значения.
Может быть, его любви хватит на них обоих.
***
Битва с дроидами Звёздной Кузницы выматывает. У неё болит всё тело. Рёбра ужасно ноют, грудь тяжёлая, будто налитая свинцом. Каждый шаг заставляет болеть каждую мышцу и каждое сухожилие, каждый её нерв горит.
Она должна продолжить двигаться. Она должна покончить с этим, покончить с ними.
В рукавах её мантии дыры, обнажающие порезы и ожоги. Кровь из разбитой губы стекает по подбородку. Одна сторона лица уже начинает опухать, над бровью порез — коготь дроида едва не попал ей в глаз.
Когда она добирается до смотровой площадки, он стоит к ней спиной, и взгляд его устремлён вперёд, на космическую битву перед ними.
— В тебе больше прежней тебя, чем я ожидал, — говорит он в космос ровным голосом.
— Я никогда не теряла память, Малак.
— Нет, — поправляет он её, — до войн.
Она останавливается и смотрит в пространство между его лопатками. Она так сосредоточена на нём, что забывает о капсулах и дрейфующих телах, которые вскоре будут преследовать её.
— Я не думал, что это возможно, — признаётся он почти самому себе. — И у меня есть соблазн оставить тебя в живых.
Реван прикусывает щёку изнутри — это не может быть так просто.
И это не так просто.
— Единственное, чего я хочу — это сломать твою волю и привязать тебя к себе как ученицу. Контролировать тебя.
— Это не излечит твою боль.
Он фыркает.
— Конечно, ты думаешь, что знаешь это.
— Я знаю о боли.
Малак поворачивается к ней лицом, и её пугает то, что она видит. Исчез рычащий, полный ярости монстр. Наоборот, он холоден. Хрупок. Она смотрит на мужчину, готового пожертвовать всем, чтобы выиграть последнюю битву.
— Глупые слова. Ты позволяешь Тьме и Свету постоянно бороться внутри тебя. Процветать и наслаждаться тем, как они кружат вокруг тебя, как не кружат ни у кого больше. Спасительница, завоевательница, героиня, злодейка. Это всё, что есть у Реван… И в то же время это ничто. Ты, наконец, не принадлежишь ни Свету, ни Тьме. Ты навсегда останешься одна.
Она закрывает глаза.
— Это милость или проклятие, Малак?
— Что?
— Одиночество.
Он смеётся.
— Всё, что с тобой — это проклятие, Реван.
Она кивает — она ожидала этого.
Малак смотрит ей в глаза, кладёт руку на рукоять светового меча.
— Это выяснится только тогда, когда один из нас уничтожит другого.
— Я знаю.
— Тогда не будем это откладывать.
— Хорошо.
Он зажигает световой меч.
Никто не двигается. Реван считает: раз, два…
Он атакует её, как она раньше никогда не видела. Бешено, хаотично, очень мощно. Она чувствует, как искры от их световых мечей обжигают её руки и грудь.
— Я же говорил тебе, — говорит он, наваливаясь всем своим весом, — что я сделаю всё, что в моих силах, чтобы заставить тебя проиграть.
Она протягивает руку и изо всех сил отталкивает его от себя. Это едва срабатывает, и он останавливает атаку и делает небольшой шаг назад, чтобы сохранить равновесие.
— А я же говорила тебе, что на этот раз не остановлюсь.
Он рычит, и Реван приходится защищаться от нового шквала.
***
Он никогда не чувствовал себя беспомощным — до того дня, как увидел её в маске, когда в комнате никого не было. Он уже знает, что она недостаточно спит, что её мысли не зациклены ни на чём, кроме стратегии, тактики и войны. Она всегда была такой — всегда были периоды напряжённой концентрации, но в прошлом они были короткими. Он наблюдает, как они растут, растут и поглощают женщину, их породившую.
— Ты спала? — тихо спрашивает он, потому что видит её, а она не может видеть себя — тоньше, чем раньше, бледнее, чем раньше.
Она смотрит на него так, как будто раздражена тем, что он удосужился спросить.
Он не может позволить ей потерять себя здесь. Не тогда, когда она борется так упорно. Не тогда, когда он любит её так сильно.
Алек может сдержать даже солнце, заставить его пощадить её.
***
Она в ужасе, когда он показывает ей тела. И они разбивают последние её сомнения.
Реван силится прорезать себе путь к победе, но он внезапно прекращает свои атаки и отступает. Она в замешательстве следит за его движением, но наконец видит, где он останавливается.
Малак стоит у резервуара с бактой, там плавает труп. И это кто-то, кого она узнаёт. И Малак узнаёт. Траддо. Он был их возраста, один из юнлингов и падаванов, с которыми они выросли на Дантуине. Он ненавидел синтетическую кашу и любил дрессировать животных с помощью Силы.
— Что?..
— Хорошо. Ты узнаёшь его. Это джедаи, которые пали, когда я напал на Дантуин.
Реван холодеет, когда начинает всматриваться. Восемь капсул, восемь тел. Все лица — знакомые до войны. Как она их не видела? Как ему было всё равно?
— Мертвы для всех намерений и целей, за исключением одного отличия: я не позволил им воссоединиться с Силой.
До неё доходит — и подозрения подтверждаются — когда Малак протягивает руку и пьёт.
— Что с тобой случилось? — шепчет она опустошённо — Что с тобой случилось, Алек?
— Ты! — рычит он, отпуская осушённый труп. — Ты расстроена этим, Реван? Мёртвыми, которых ты узнаёшь? — Он откидывает голову назад. — Хорошо. Они могут быть последним, что ты помнишь. Последним подарком планеты, которую ты заставила меня уничтожить.
— Посмотри на себя! — Она кричит, что-то рвётся внутри неё. — Как… почему до этого дошло?
Он будто бы расстроенно наклоняется вперёд.
— Как только ты будешь побеждена, я сделаю с тобой то же самое. Заманю тебя в ловушку ужасного существования между жизнью и смертью, а твоя сила будет питать меня, пока я не завоюю галактику!
Эта мысль заставляет её чувствовать настоящий, неподдельный страх, которого она не испытывала с того дня, как мандалорец пронзил ей живот. Она думает об Аджанте Полле в его гробнице, о его ужасном и одиноком существовании. Она думает о сердце Силы в нетвёрдой ладони Малака.
Нет. Нет.
Реван кричит, использует Силу, чтобы перебраться через платформу, и начинает бездумно махать световыми мечами.