Наказание также следовало, если я пропускал шайбы на тренировке. Смысл, я надеюсь, ясен: мой наставник хотел, чтобы я не был безразличен к пропущенным голам, чтобы каждую шайбу в сетке я воспринимал как чрезвычайное происшествие.
Тренер постоянно внушал мне, что я еще ничего из себя не представляю, что мои удачи — это удачи всей нашей команды. И тут я безоговорочно верил ему. И думаю сейчас, что если бы было иначе, то ничего путного из меня бы не получилось.
Архангельское… Каждый уголок этого старинного парка мне знаком. Вот здесь, на берегу Москвы-реки, я любил сидеть с удочкой, завороженно наблюдал за поплавком. Плотва, подлещики, а в запруде карпы — рыба тут знатно клевала, без улова не возвращался. Однажды с Колей Адониным удили на живца. И поверите, такой судак у меня с крючка сорвался, что в азарте я сам за ним в реку полетел.
А вот эта горка памятна другим. Здесь Тарасов любил проводить тренировки по атлетизму. Утопая по пояс в снегу, бегали вверх-вниз.
Анатолий Владимирович считал, что чем хуже погода, тем лучше для закалки характера. Однажды в день матча с нашим традиционно трудным соперником московским «Динамо» грянул 30-градусный мороз. Надо на зарядку выходить, а боязно: как бы не простудиться. Столпились мы все в вестибюле, ждем Тарасова, надеясь на то, что он отменит сегодня зарядку. И вот появляется. Демонстративно никого не замечая, сразу ко мне, самому юному:
— Вы что стоите, молодой человек?
— Так ведь все стоят.
— Какое вам дело до всех! Вы давно должны разминаться с теннисным мячиком.
Как ветром выдуло всю команду из вестибюля.
Что касается теннисного мяча, то Тарасов приучил меня не расставаться с ним никогда. Где бы я ни был, я должен был все время бросать-ловить теннисный мяч. Дело доходило до курьезов: купаемся мы в море во время разгрузочного сбора, а тренер спрашивает:
— А где ваш мяч, молодой человек?
— ?..
— Вы и в воде с мячом должны быть.
Думаете, шутил? Ничего подобного! Пришлось нам с Колей Толстиковым к плавкам специальные кармашки пришивать — для мячей. Кому-то это, возможно, покажется «чересчур». Но как знать: не будь мяча, не будь других тарасовских придумок — сложилась бы моя судьба столь счастливо?
Кстати, историю с мячом наши ребята впоследствии использовали для одной подначки. Дело было так. Мишаков и Фирсов поехали в институт физкультуры сдавать экзамен по анатомии. Преподаватель попался строгий. «Хорошо подготовились?» — спрашивает. Ребята замялись. «Так, друзья, дело не пойдет, — морщится профессор и показывает на скелет: — Вот вам учебное пособие — занимайтесь». «А можно мы его с собой на базу возьмем? — говорит Мишаков. — В свободное время по косточкам все разберем». Загрузили они это «учебное пособие» в машину и привезли в Архангельское. Я в тот момент в кино был. И вот, возвратившись к себе в комнату, вижу на своей кровати груду костей: на череп нахлобучили мою шапочку, а в руки вложили теннисный мяч. Дескать, намек ясен? В гроб вгонят тебя тарасовские нагрузки.
Наверное, это была не самая удачная шутка, но я смеялся вместе со всеми от души. Мишаков у нас считался мастером всяких розыгрышей. С его уходом в нашем доме стало гораздо тише.
…Как странно, многие из сегодняшних новобранцев ЦСКА никогда не видели на льду ни Фирсова, ни Рагулина, ни Мишакова.
Сюда, в Архангельское, любили приезжать популярные артисты, наши верные армейские болельщики. С нами много лет дружат космонавты, писатели, ученые. Перед трудными поединками армейцев напутствуют ветераны войны, легендарные герои нашей Родины.
Это тоже была часть жизни в Архангельском. И очень важная! После таких встреч хотелось трудиться еще больше. Неверно думать, что именитые гости только лишь расширяли наш кругозор, — нет, это не так. Общение с истинно интересными, яркими личностями всегда духовно обогащает тебя, заставляет внутренне подтягиваться, еще строже относиться к своему делу.
Можно и закончив два университета ничему не научиться. А можно впитывать в себя знания каждый день — общаясь с разными людьми, наблюдая и постигая жизнь.