Выбрать главу

– Прости. Тебе не нужно было видеть все это, – виновато произнес слизеринец, делая вид, что сочувствует Гермионе.

Юноша напустил на себя холодно-заботливый вид. Он сдержанно улыбнулся Гермионе, протягивая руку. Как же Теодор хотел ударить ее, толкнуть, причинить ей боль, чтобы та очнулась от этого жуткого наваждения. Ну почему мир так несправедлив? Чем хуже ты относишься к женщине, тем сильнее она привязывается к тебе…

Нотт насупился, отчаянно не понимая, почему же женщины – столь странные создания – так сложны в использовании? Теодор видел любовь лишь со стороны: в фильмах и книгах о глупых барышнях, в школе, где все казалось таким ненастоящим… Мать Теодора умерла во время родов. Нотт не видел любви изнутри, в семье. В голове у слизеринца не было ни малейшего представления о том, каких отношений ждут «настоящие» женщины… Не из книг.

Холодок пробежал по спине Гермионы, когда Теодор взял ее за руку. Прикосновения его казались какими-то аккуратно-грубыми, неестественными, как цветы в венке молодой покойницы. Нотт словно желал чего-то большего, но терпеливо ждал нужного момента, довольствуясь малым. Гриффиндорка старалась смущенно улыбнуться ему, показаться довольной или счастливой, но не смогла заставить себя притворяться.

Гермиона покорно вернулась в свою комнату, что находилась так близко к апартаментам Теодора. Четыре стены, окружившие ее, казались несоразмерно маленькими, если сравнивать их со стенами в опочивальне Теодора… Нотт торопливо закрыл импровизированную дверь, в последний раз взглянув на Гермиону. Ее лицо, что еще утром было слегка загорелым, стало серебристо-бледным, точно мрамор поместья Темного Лорда.

Нотт вернулся к себе. Тело его безвольно упало в кресло и застыло, приняв более удобную позу. «Нельзя, чтобы она любила его! Нельзя! Это разрушит все мои планы!», – думал Теодор, перебирая пальцами рукава своего пиджака. Слизеринец раньше и не догадывался о привязанностях, что питает Гермиона. Если бы только можно было достать зелье, что помогает человеку разлюбить… Есть ли такое?

Холод помещения не казался Теодору таким явным, каким он был для Гермионы. Выросший в холодном подземелье Слизерина, Нотт привык к низким температурам, точно цветы привыкают к яркому солнечному свету. По жилам его тек холод, а не кровь, от того голова Теодора всегда была ясной. Слизеринец не мог с уверенностью сказать, что он любит Гермиону. Да, он считал ее красивой, необычайно умной девушкой, но союз с ней представлял для него скорее политическую выгоду…

Но ведь иногда так приятно чувствовать свое превосходство над кем-то… Разве позволит Гермиона кому-то хоть на секунду представить, будто он умнее чем она? Нет. Она всегда будет кичиться своим интеллектом, что, наверное, кому-то могло бы показаться очень неплохой чертой. Нотт не привык к тому, чтобы хоть кто-то понимал его слова, понимал его самого…

«Может быть, это можно вылечить? Хоть как-то? Время лечит, но его у нас нет», – размышлял Теодор, глядя перед собой. В голове его, словно трудолюбивые пчелы, роились мысли. Стройным рядом они возникали одна за одной, неся в себе план возможного избавления от проблемы, связанной с Драко.

Юноша знал, что он слишком остро нуждается в укреплении позиций, потому не рассматривал возможность отказаться от союза с Гермионой. Ему слишком нужна поддержка тех, кто собрался здесь лишь услышав имя Великого Гарри Поттера. Теодор не знал о том, что Гермиона и сама думает о том, как бы ей решить собственные проблемы, связанные все с тем же Драко.

Пока Джеки мирно посапывала в постели, Гермиона ходила взад и вперед по узкой комнатке, надеясь, что решение будет послано ей свыше. «А что если убежать? Скрыться где-нибудь… У меня же была хижина, из которой Пожиратели выволокли все мои вещи», – думала Гермиона. Решение так и не пришло, а осознание того, что нужно делать хоть что-то, продолжало мучить и без того искалеченный разум Гермионы.

========== 42 - Иллюзии и табачный дым. ==========

Джеки неподвижно лежала на холодной твердой кровати, бездумно глядя в каменный потолок. Она уже давно не спала, но не желала подниматься с жесткого соломенного ложа. Каменные стены окружили девушку плотным кольцом, не давая спокойно дышать и мыслить. Пуффендуйка надеялась, что семнадцатый день ее рождения пройдет немного по-другому…

Раньше отец Джеки заказывал небольшой столик в скромном, но уютном ресторане, приглашал нескольких близких друзей и родственников. Скромное торжество казалось малышке приятней самых пышных на свете балов… Став немного старше, пуффендуйка просила отца устроить что-то более помпезное, но успехом ее просьбы так и не увенчались. Все то же скромное торжество в кругу близких друзей поджидало ее каждый следующий год. Джеки думала, что больше не выдержит подобного «праздника», но ошиблась. Она отдала бы все на свете, лишь бы сейчас оказаться с отцом, сидя в небольшом ресторанчике, таком знакомом и теплом….

В комнате было слишком темно и сыро. Джеки слышала лишь размеренное дыхание Гермионы, звучащее неподалеку от нее. Все остальные звуки словно не существовали вовсе, только тишина стучала в ушах, клокотала в груди. Пуффендуйка вжалась в кровать, не желая думать ни о чем на свете. Как же она устала от этих жестоких, колючих мыслей о Теодоре, о школе, об отце…

Джеки не могла заплакать. Она очень хотела, чтобы все горе, весь гнев, что так долго копился в ней – вышел слезной рекой, лужей распластался на каменном полу, растворившись в огромном мире… Но девушка не могла выдавить из себя ни единой слезинки. Боль скрутила живот, и Джеки подтянула к себе ноги, свернувшись, точно побитый котенок.

С каждым днем ей становилось лишь хуже. Руки и ноги точно наливались свинцом, не желая делать ни единого движения. Голова болела все сильнее, а желудок отказывался принимать даже самую мягкую пищу, исторгая ее обратно. Один лишь взгляд на еду заставлял Джеки искривиться, словно пред ней маячит что-то мерзкое, неприятное. И так каждый раз… Пуффендуйка не могла даже вспомнить, когда же она последний раз ела что-то, кроме сушеного хлеба.

Живот Джеки издал неприятный рычащий звук, напоминающий вой охрипшего волка. Пуффендуйка повернула голову вбок, желая убедиться, что «зов желудка» не разбудил спящую неподалеку Гермиону. Гриффиндорка мирно посапывала, отвернувшись к стенке, и Джеки вздохнула с облегчением. В ее сердце было место для обиды на Гермиону, но пуффендуйка не могла заставить себя злиться на единственную свою подругу. Кто же она без Гермионы? Пустое место.

Джеки не пыталась воображать из себя столь же важного члена общины, как отважная гриффиндорка. Девушка знала, что не живи она в одном с нею доме, Теодор не забрал бы ее к себе… Во всяком случае – не лично. К остальным рабыням, чьи хозяева оказались убиты на собрании, он послал своих людей, что не слишком-то церемонились с «освобожденными». Пуффендуйка слышала, что кто-то кричал там, в глубине коридоров… Но зачем? Зачем кричать, когда ты в безопасности каменных стен? В эту секунду Джеки и поняла, что мир, в который ее собираются протолкнуть, не тот, что был раньше. Опасность ждет за углом, стоит лишь отойти от прославленной героини восстания – Гермионы.

Джеки грустно улыбнулась, не отрывая взгляда от холодной серой стены. «Если подумать, то я для восстания сделала столько же, сколько и Гермиона. Бежала с проигранной битвы, а потом пряталась, пока меня не поймали и не отправили к Драко…» – подумала пуффендуйка.

Мрак каменной комнаты разбавлял лишь тусклый огонек трех свечей. Теплый светло-оранжевый свет разливался по комнате, освещая полупустое пространство. Холодный серый камень кое-где потрескался, кое-где зарос пушистым мхом. Джеки отметила про себя, что пожелала бы не видеть всего этого вовсе, чем знать, что поселили ее в холодной сырой пещере, спрятанной под тонной промокшей от дождя земли.

Зеленые глаза пуффендуйки на мгновенье закрылись. Джеки сделала глубокий вдох, стараясь расслабить мышцы живота и унять все нарастающую боль. Она осторожно поднялась с кровати, выставив ногу вперед, чтобы не упасть. Холодный камень обжег ей ступню, но сил на то, чтобы недовольно поднять ногу, у девушки не оказалось. В неприветливом Мэноре было гораздо теплее. Добрые домовики помогали ей, когда что-то случалось со слабым девичьим здоровьем. Где они сейчас, интересно? Им же не сказали, что Драко погиб…