С Валентиной Павловной при вечерних встречах выпивали немного винца и читали выдержки из книги Я. Д. Минченкова, о художниках передвижниках часто смеялись до слез.
Сын скульптора Клодта рассказывал, что у его отца были свои лошади и очень хорошие. Кучер любил лошадей и имел привычку обгонять все экипажи на улице. И вот однажды он увидел как из Зимнего дворца в коляске выехал Царь Николай 1-й, кучер Клодта пропустил его на порядочное расстояние, а потом щелкнул вожжами, и горячие кони понеслись, догнали экипаж и пошли. Царь даже приподнялся. Узнал Клодта и погрозил ему пальцем Однако на этот раз Клодту сошло безнаказанно, хотя он и потрясся несколько дней. Пробрал хорошенько кучера и приказал даже не ездить мимо дворца. Но благополучие Клодта с этого момента перешло в чужие руки- его судьбой стали править, как лошадьми, кучера. Кучер Клодта задел самолюбие кучера царского, и тот лаконично передал первому: «Теперь держись, посмотрим чья возьмет»1. Словом был брошен вызов на состязание.
Случай для благородного кучерского соревнования скоро представился. Едет Клодт по Сенатской площади, а у морской улицы толпа, раздается «ура!». Значит- царь.
Кучер Клодта насторожился, бросил лошадей в толпу, едва не передавив народ, выехал на Морскую и погнался за царем. Клодт кричит кучеру, тычет его палкой в спину, чтобы остановить – ничего не помогает! Его экипаж уже поравнялся с царским. Кучер царя, увидев своего соперника, нажал на лошадей – и началась бешеная скачка к ужасу наблюдавшей улицу полиции, не знавшей, что подумать. И на этот раз лошади Клодта победили. Клодт уже и не помнил что ему показывал в этот раз царь. Похоже было на кулак.
История кончилась бы для Клодта плохо, но его выручили из беды те же кони, только медные. Он в это время окончил и уже отлил лошадей для Аничкова моста. Царь приехал и. пришел в восторг. Это они? _ спросил царь и указал пальцем вдаль, очевидно намекая на живых клодтовских коней, его обогнавших. Действительно Клодт лепил именно с них. За этих, – сказал царь, указав на медных- прощаю.
Эти кони являются гордостью нашего искусства не только у нас, но и за границей украшая площади Берлина и Неаполя. Многие туристы не знают, что это повторение Аничковой лошади Клодта
До слез хохотали с ней над выражениями художника Волкова. Это был мужик в искусстве. Он был высокий, худой, голова лысая, узкая бородка до пояса, усы такие длинные, что он мог заложить их за уши, длинные брови. Сюртук висел как на вешалке. Сырым и даже мало толковым казался Волков и в разговоре.
Подойдет к столу, забарабанит костлявыми пальцами и заговорит, а о чем- не скоро поймешь.
«Ну да, оно положим. Нет, вот что я вам скажу, например как к тому говорится» А суть в том, что он хочет назначить цену своим вещам и боится продешевить. И снова начинается; «я говорю так, но может быть, но может быть. ведь действительно, как сказать? Может случиться сам посуди? Тянет душу пока его не оборвешь.
Ефим Ефимыч кто ты такой?
Родители бедные, семья, помогать надо поступил, из средней школы в департамент окладных сборов. Ну да как тебе сказать, дело в том, что я сам плохо работал, а тут еще помогать другому пришлось, который совсем ничего не делал, а только свистал. Кто же это свистал? Да все тот же Чайковский!
Ну при сокращении штатов- нас первыми с ним и выгнали. Свистун в консерваторию поступил, а я в Академию художеств, которая была рядом с домом. Как-то князь Сергей Александрович пригласил его поехать в Палестину. Купил Волков дюжину белья, шляпу с пробками и ящик красок. Отдельное купе. Ночью у окна продуло, флюс, щеку раздуло и лицо перекосило так, как на карикатуре Маковского. где изображен апостол Павел с подвязанной щекой.
Утром представился. Княгиня как глянула – к губам платок, слезы от смеха на глазах, а я говорить не могу, только пальцами показывал на рот и щеку. Ну поехали дальше. Князь был председателем Палестинского общества. По всем церквам на это общество деньги собирали, в Палестине на Елеонской горе строили храм., ехали на освещение храма.
И чего только не было на пароходе, и скот, и птица, и дойные коровы и ослицы для дам, чтоб учились ездить на них, как придется в пустыне. На всех остановках шатры разбивали. В нем диваны, кресла, ковры, лед, шампанское, ели, пили, думаю плакали денежки, что собирали по церквам в железные кружки. Пробовал рисовать княгиню на осле, но матрос подошел и спрашивал:– а где тут осла, а где ее высочество? Понял, что мне пейзажисту не стоит браться за портреты.