Художники Максимов и Меринов как то летом поехали на этюды в Вологодскую губернию, где у товарища был знакомый фельдшер. Максимов как то написал картину из русского быта, и знакомый студент выпросил ее, но семидесяти рублей у него не оказалось, и он предложил тридцать, а на остальную суммуполный костюм, сорочку, ботинки и шляпу-цилиндр. Надел я впервые в жизни крахмальную сорочку, сюртук, начистил ботинки, а на голову насадил цилиндр. Глянул в зеркало- ну прямо Евгений Онегин, хоть картину пиши. Подхожу к парадной двери Академии, швейцар открывает дверь, бросается услужить барину, хоть тросточку повесить на вешалку, а потом смотрит на меня разинув рот: «Максимыч, да это ты?» – разражается таким смехом, что из канцелярии выбежали узнать, в чем дело. Поворачивают меня во все стороны, щупают, сбежалась, кажется, вся Академия. Ну, словом, была потеха, и такой гром хохота, какого Академия, сколько стоит, вероятно, не слыхивала. Вот этот костюм и послужил мне большую службу.
Поселились мы в деревне и питались не плохо, масла и молока было вдоволь, у фельдшера две коровы паслись. Одежонка у нас была скудная, ходили в летних рубахах, которые сами и стирали. Пойдем бывало на речку, снимем с себя все до последнего, постираем и повесим на дерево сушить, а сами купаемся, пока платье наше сохнет. Помнем его потом, потянем и опять на себя. Однажды только мы влезли в воду смотрим- на дороге невдалеке коляска катит, барыни под зонтиками и с кучером, лакей в ливрее. Коляска остановилась, и в нашу сторону лакей бежит. Сидим по шею в воде, ждем что будет. Подбегает лакей и спрашивает, кто мы такие будем. А мы тоже задаем вопрос: «а по какой это надобности?» – графиня, говорит лакей- приказала о вас справиться». Товарищ как услыхал слово «графиня», так даже с головой в воду нырнул, а я отвечаю:»скажите графине, что мы художники из Санкт-Петербурга и работаем здесь на этюдах. Побежал лакей к графине и тут же возвращается. «Графиня приказала-говорит, – просить вас пожаловать к ней. завтра в воскресенье в двенадцать часов на завтрак». Мы даже забыли спросить куда надо придти. Рассказали все хозяину и он объяснил, что в четырех верстах отсюда есть старинная графская усадьба, куда на лето приезжает вдова француженка с племянницей и компаньонками. И тут встал вопрос, а во что же нам одеться. В наших сорочках нельзя было показываться в графском обществе, а костюм городской был у меня один. Решили ходить по очереди в моем костюме. Предложил товарищу Тит Титычу Меринову пойти первым. Нарядил его в свой наряд, как к венцу, шляпы не дал, посоветовал почаще платком от жары обмахиваться и говорить, что по этой причине он и головного убора не носит
Приходит Тит к вечеру, сам не свой, рассказывает чудеса. Дом – дворец, паркет, лакеи, горничные. Сама графиня почти не говорит по русски, но три компаньонки трещат безостановочно и переводят ее слова. Среди недели пошел уже и я в графскую усадьбу с цилиндром в руке и с тросточкой. Спросили про Тита и я ответил, что у него зубы разболелись.
Через три дня пошел снова Тит к графине. И его спросили обо мне. Он сказал, что у меня тоже зубы разболелись. Ему дали ромашку для полоскания и все просили, чтобы мы пришли вместе. У фельдшера не оказалось ничего подходящего посоветовал зайти к мельнику. Тот угощал нас чаем с медом, молоком, белым хлебом. Оказывается он тоже немного учился в Академии на стенах висели этюды с обнаженными натурщиками. Мы так и ахнули. Хозяин сказал, что вынужден держать их здесь, так как крестьяне при виде их плюются. Отец к свадьбе суконную пару ему справил. После венца он ее не носил, к похоронам своим оставил, а теперь примерьте- может вам подойдет. Даю вам с условием, чтобы мне не возвращали. Все равно костюм мне теперь тесен, и не хочу его на смерть иметь, пусть вам он в жизни послужит.
Ну так вот, обрядились мы и теперь вдвоем явились к графине на обед. Тут дело было труднее, чем за завтраком. Подавались такие блюда, что мы не знали, как с ними обходиться и как есть. В конце обеда подали к кофе маленькое пирожное на тоненьких загнутых металлических пластинках. Все брали пирожное маленькими вилками, а Тит всадил в рот пирожное вместе с жестянкой. Видит что дело дрянь, но не выплевывать же ее на тарелку, и стал он ее во рту зубами катать в шарик, чтобы можно было проглотить. Тит давится от жестянки во рту, катает ее по всем углам и только головой кивает в знак согласия, чтоб племянница назвала котенка его именем. Обед кончился, и Тит наконец проглотил жестянку. По дороге домой я пилил Тита и дернула же тебя нелегкая жестянку проглотить. Теперь заметят, что ее нет, что подумают? А он трет живот и успокаивает меня: «Ничего, если жив останусь, все поправлю«. Ну и поправил, нечего сказать! Пришли мы на следующий день, чтоб герб писать, а он подошел к компаньонке и говорит: «Передайте графине, что если будут искать жестяночку с моей тарелки пусть не подумают, чего на прислугу, это я ее проглотил». Стал я его опять ругать:»На кой черт ты в этом признался, теперь скажут:» вот крокодил объявился, все глотает».