А еще воды хватило для того, чтобы я, мельком заглянув в ее трепетное зеркало, имел удовольствие увидеть свое отражение – не самое четкое, но заставившее меня схватиться обеими руками за край лохани, потому что колени предательски задрожали. Наступил тот самый роковой миг, когда я в полной мере осознал, что произошло. После выхода из Нэгарры я был слишком увлечен трепотней с самим собой и опьянен неожиданной отсрочкой смертного приговора, но теперь… Разглядывая печать преступника на своем лице, можно было наконец-то расставить все упрямые факты по полочкам шкафа сварливой памяти и заняться копанием в груде нелепых и бесполезных оправданий… Фрэлл, и как ведь четко вышло клеймо! До мельчайшей черточки! Щека немного припухла, но боли нет – наверное, доктор что-нибудь прикладывал или чем-нибудь мазал. И на том спасибо… Если отрастить волосы подлиннее и зачесать на бок, тогда узор можно будет полностью прикрыть. Да и сейчас длины волос почти хватает для «маскировки»… Но почему такой жуткий цвет? Впрочем, я слишком редко встречал жертв «королевской милости»[6], чтобы знать наизусть все оттенки и начертания. Ярко-синий узор почти во всю щеку. Я ненавижу этот цвет! Я ненавижу человека, который смотрит на меня с поверхности воды! Я ненавижу! Пальцы судорожно сжались, ногти впились в мягкое дерево…
Успокойся, Джерон, ничего нельзя изменить.
Да, я знаю, но почему я должен все это терпеть?
Потому что ты ошибся.
Но разве я заслуживаю ТАКОГО?
Может быть, ты заслуживаешь и худшего. Правда, трудно придумать что-то еще более суровое в качестве наказания для тебя. И вообще, Джерон умер. Умер, призвав Нэгарру. А тот, кого ты видишь в зеркале воды, – трус и слабак, не сумевший довести начатое дело до конца. Бездомный бродяга, презираемый людьми и нелюдью. Вот кто ты. У тебя больше нет пути назад, если, конечно, ты не хочешь умереть от стыда под градом насмешек со стороны своих… Впрочем, Магрит вряд ли будет смеяться. Скорее, она тихо вздохнет и посмотрит укоризненно. Как мне бывало больно от такого ее взгляда! А вот за Майрона я спокоен – он мне спуску не даст, приложит все усилия, чтобы я ни на мгновение не забывал о своем позоре… Нет, я не вернусь. Я им не нужен. Я вообще никому не нужен. Кроме одного-единственного человека. Человека, который купил меня – правда, предварительно продав в рабство – за пять золотых монет. Он был серьезен и спокоен. Он не шутил. Не знаю, что тебе нужно от меня, Мастер, возможно, ты просто угадал мой маленький секрет и намереваешься использовать его в корыстных целях… Пусть так. Но пока этого не произошло, я буду держаться за ниточку, которая связывает меня с жизнью. Я буду держаться за свое любопытство. И узнаю ответ на эту загадку! Клянусь! А потом… Потом посмотрим…
Мыльный настой имел самый приятный аромат. То есть практически ничем не пах. И замечательно, потому что моя невероятная грациозность способствует тому, чтобы стать мокрым до ушей… Кстати, о мокром. Я подумал и снял фуфайку, пристроив ее на перилах террасы – погода хорошая, день обещает быть теплым, можно рискнуть и раздеться. Я поболтал ладонью в ведре, взбивая радужные пузыри, окунул туда мочалку и уже приготовился начать свой «скорбный» труд, когда откуда-то сверху раздался громкий нахальный голос:
– Что это у тебя?
Я поднял голову и застыл с открытым ртом. Надо мной возвышался – да-да, именно возвышался, потому что ничего иного я не могу сказать про человека, у которого свободно могу пройти под мышкой, – рыжеволосый верзила таких пропорций, которые внушали уважение, смешанное со страхом. И как только на свет появляются гиганты? Узор на лице не произвел на него никакого впечатления, из чего я сделал вывод: либо доктор рассказал истинную причину появления клейма, либо просто попросил не обращать внимания. Ну, хоть здесь проблем не предвидится… Карие глаза буравили мою грудь. Куда все же он смотрит? Я опустил взгляд и понял причину любопытства: мешочек, подаренный гномкой, все еще болтался на мне. Странно, но я так привык к нему, что даже перестал замечать…
– Что это?
– Моя личная вещь. – Я старался говорить исключительно вежливо, на грани подобострастия, потому что не хотел оказаться на койке с переломанными ногами.
– Это же девчачья игрушка! – вполне разумно заявил верзила.
– Это… подарок, – неопределенно ответил я.
– Дай сюда! – Растопыренная пятерня качнулась перед моим носом.
Вы пробовали спорить со стихией? Вот-вот, и мне не хотелось… Я снял с шеи шнурок, на котором висел мешочек, и вложил все «имущество» в открытую ладонь рыжего.
– Милая вещичка… – Он раскрыл мешочек. – А это что такое?!
В солнечных лучах сверкнул металл.
– Не отвлекайте юношу от работы, почтенный Борг… – Доктор выглянул из дверей дома и замер на месте, увидев родовой знак оборотня в руке верзилы.
– Откуда у вас эта вещь? – Доктор только что не облизывался, пожирая глазами переплетения желтого металла.
– Это было у парня в кошельке… – растерянно признал рыжий гигант.
Глаза Гизариуса переползли на меня.
– Как это понимать?
– Что именно?
– Где ты взял столь… редкую вещь?
– Где взял, там больше нет, – огрызнулся я. Мало того, что все отняли, так теперь еще и выспрашивают!
На ажурной пластинке отчетливо виднелись махонькие бурые пятна. Надо было вытирать получше… Доктор наверняка догадывался, что единственный способ заполучить родовой знак оборотня – это снять его с мертвого тела, а дальше оставалось только сложить два и два, чтобы понять, кто первым оказался у трупа шадды. Глаза Гизариуса тревожно сузились, но он сказал только:
– Я заберу это. На время.
Борг поддержал его идею:
– А я возьму кошелек! Подарю своей девчонке…
Мило, правда? Не то чтобы я сильно сожалел об этой утрате, но все же… Это был один из немногих подарков, полученных мной за всю жизнь. А за последние годы вообще – единственный. А уж что касается пластинки – это мой боевой трофей! И у меня были на него вполне определенные виды… Ладно, протестовать бессмысленно: выяснять отношения с доктором мне не к лицу, поскольку сейчас он формально является моим хозяином, а спорить с Боргом… Я хоть и дурак, но не самоубийца! Оставалось только закусить губу и заняться мытьем террасы…
6
«Королевская милость» – вид наказания, при котором преступнику ставится на тело клеймо (части тела выбираются произвольно, нередко прямо свидетельствуя о чувстве юмора палача), а сам нарушитель законов отпускается на свободу, но его участь незавидна: в любом городе или ином поселении приговор, указанный клеймом, может быть приведен в исполнение любым человеком. Простой народ обычно расположен к подобным развлечениям.