— Терпеть не могу с ним ездить. Всю душу за дорогу вымогает. Во все лезет.
Как бы то ни было, на следующий день, 26 декабря, у ворот экспедиции стоял снаряженный «Урал» и, что называется, «бил копытами». Вокруг него ходил водитель Николай и последний раз перед стартом осматривал свою технику. Обменявшись с ним несколькими словами, я зашел к Румянцеву и сказал, что машина готова и ждет. Он надел меховую куртку, шапку, схватил со стола кожаную папку и выбежал следом за мной. Мы втиснулись в тесную кабину, не рассчитанную на трех мужиков в мехах, и Николай включил скорость. Описав довольно длинную петлю по улицам Теи (Николаю нужно было зачем-то забежать домой перед отъездом), мы выехали на хорошо накатанную дорогу Тея — Северо-Енисейск. Николай сказал:
— Ну, с Богом, помогай нам Николай-угодник.
И путешествие началось.
Немного спустя мы подъехали к развилке, где левая дорога шла на Северо-Енисейск, или в обиходе на Соврудник (Советский рудник), а правая — на прииски Североенисейского района, включая нашу Еруду, а дальше на речной порт Брянку и за нею зимник Брянка — Енисейск. Эта дорога была заметно хуже, чем та, по которой мы выехали из Теи, Сейчас по ней носилось множество тяжелых грузовиков — шел зимний завоз технических и продовольственных грузов на весь золотодобывающий район. И, как только мы свернули на главную трассу, сразу принялись разъезжаться со встречными ЗИЛами и «Уралами». «Газоны» попадались редко. Не было еще и обычных теперь КАМАЗов, а МАЗы были представлены лишь самосвалами, которые здесь использовались преимущественно в технологических целях.
Согласно принятой иерархии я сидел между Николаем и Румянцевым, глядел на приборный щиток, где у опытного водителя стрелка спидометра как примерзла на цифре 70. Обычный домашний наружный термометр был укреплен на стойке ветрового стекла и показывал -37. А у меня не шла из головы предстоящая инспекция, затеянная Румянцевым, и необходимость как-то выпутаться из нее. И я решил еще раз попытаться остудить его злобный пыл.
— Лев Александрович, ну, зачем вам нужна эта проверка? Вы ведь знаете, сколько я сидел в экспедиции над этим окаянным проектом. В партию за все время ни разу не съездил. Что они там без меня надокументировали можно только гадать. Тем более что все трое молодые специалисты. Вот приеду, разберусь, приведу все в норму, тогда милости прошу.
— Вот я и хочу посмотреть, чему и как вы там их учите, своих молодых. Или тоже ни в грош не ставить свое начальство.
Я подумал, что зря затеял эту безнадежную беседу: переубедить его, раз уж он так решил, все равно не смогу. Чего напрасно жечь нервы и сотрясать воздух. Будь, что будет. Но оставаться на Еруде я не буду, пусть что хочет, выделывает. Бог ему судья.
Как говорили фронтовики, переиначив дореволюционную армейскую поговорку, дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут, ниже рядового не разжалуют.
Больше часа мы ехали молча. Проехали имеющийся на каждом сибирском тракте Дунькин пуп, самую высокую точку маршрута, несколько своротов на прииски и наконец увидели в уже начинающихся сумерках (выехали из Теи мы после полудня) широкую площадку развилки на Еруду. До нее оставалось восемь километров плохо расчищенной ухабистой дороги. Николай свернул на нее, почти не снижая скорости, но скоро не только перешел на пониженную передачу, но и включил передний мост.
Вскоре справа от дороги показалась черная труба затопленной драги — когда закрывали прииск, это была последняя точка, где еще было сколько-то золота. Дальше драге некуда и незачем было идти, вот и бросили ее прямо напротив Холодного ключа, где Румянцев рассчитывал найти источник ерудинского золота. Но я как раз в это не поверил и нашел его на склоне омываемой ключом Кварцевой горы в двух километрах к юго-западу от поселка. А вот и он сам. Темно-серые, почти черные в сумерках бараки и редкие двухквартирные «нормальные» дома. В середине улицы, протянувшейся вдоль речки, самое большое здание поселка, бывшая контора прииска, от которого остался один единственный работник, бывший главный геолог, занимавший самый большой кабинет в некогда шумной, а теперь пустой конторе.
Мы немного не доехали до нее и остановились у небольшого дома, где помещалась наша «камералка», а за стеной — поселковая почта. Население еще не все покинуло умерший прииск. Кое-кто работал у нас в партии, другие на соседнем прииске Вангаше. До настоящей безработицы было еще очень далеко.
Мы с Румянцевым зашли в камералку и застали полный разгром. Встретивший нас начальник партии Толя Пастушенко сообщил, что по поручению своего начальства приисковый ветеран предложил нам перебраться в здание конторы. Вот все наличные, то есть не занятые на буровых, работники и осуществляют этот переезд. Только что трактор отвез на санях мебель, остался только сейф с документами да мои микроскопы.