Наступает пасмурное утро, которое не несет узникам никаких надежд. К самому окну тянутся голые, покрытые инеем ветви старого вяза.
Все отдал бы Тоско, лишь бы вернуть теплые, преданные взгляды товарищей, делавшие его счастливым и сильным… Сейчас они не сделали бы его счастливым, но могли бы спасти от убийственного одиночества среди своих. Если бы он сам и товарищи знали, что незадолго до его ареста один торговец из Батака тайно посетил командира карательного отряда в Брацигово! Перед этим Тоско потребовал у торговца 50 тысяч левов для партизан, и тот отсчитал ему их в обмен на расписку, а потом ценой предательства искупил свой «грех» перед властью.
Долгое время после 9 сентября предателю удавалось пользоваться этой распиской как доказательством своего участия в вооруженной борьбе. Он пользовался ею и дрожал от страха. Через некоторое время страх привел его в Пловдив, где он надеялся как-то затеряться и успокоить больную совесть. Но и там он не нашел покоя от мучивших его кошмаров. И раскрытое только в 1961 году преступление столкнуло оставшихся в живых с человеком, чья моральная и физическая деградация сделала возмездие бессмысленным. Такие люди, подобно деду Выльо — предателю Бенковского[15], умирают ненаказанными, но зато презираемыми потомками.
Тоско нес большую ответственность, являясь секретарем подпольной партийной организации в Батаке в тот период, когда человеческая жизнь стоила ровно столько, сколько бутылка сливовой водки на угощение убийцам. Дни и ночи он посвящал самоотверженной и крайне опасной работе. И никто из его товарищей, сваливших на него в брациговской школе невыносимую тяжесть вины за провал, не знал, что его самого предали и что полиция, прежде чем его арестовать, узнала многое об его опасных связях.
Часто спрашиваю себя: а если бы знали тогда все это, так же ли строго осудили его? Этот вопрос я недавно задал бабке Петре Джамбазовой и еще нескольким товарищам, вместе с Тоско пережившим те кровавые ночи, но дождавшимся счастливого дня 9 сентября.
Мы долго разговаривали и горячо спорили, но в конце концов я все же понял, что даже сейчас они не могут и не хотят его оправдать. Мне хотелось упрекнуть их в несправедливости, но я промолчал. Нельзя забывать, что дело, которому посвятили себя Тоско и его товарищи, подчинялось суровым законам конспирации. А Тоско действительно нарушил эти законы. Я понимал это. И все те мысль о его участи обжигает меня острой болью.
В тот день, когда начали допрашивать Тоско, в Брацигово приехала его жена со своими родителями. Возможно, она умоляла его признаться во всем, наивно веря, что это спасет его — отца ее будущего ребенка. Десять лет спустя она вышла замуж второй раз. Я узнал, что она отдала дочь, родившуюся после смерти Тоско, на воспитание чужим людям.
Недавно ко мне пришла девушка, только что окончившая университет. Это была дочь Тоско. Я заговорил об ее отце, она сразу так и загорелась. Не зная отца, она помнила о нем, гордилась им и ждала от других уважения к его памяти. Я вполне ее понимаю. Понимаю восторженное преклонение дочери перед отцом, заполняющее пустоту, созданную другими людьми.
…Бабку Петру вводят в комнату для допросов и предлагают сесть.
— Неужто ты не поняла, где находишься? До каких пор ты будешь прикидываться? Если скажешь, где партизаны, получишь кучу денег. А если не скажешь — заработаешь пулю в лоб…
Бабка Петра стоит, сложив руки на животе.
— Кабы знала, сказала бы. Но только ничего я не знаю.
— Знаешь, бабка, знаешь. И ты нам все скажешь…
В семье бабки Петры не нашлось бы человека, который не был бы причастен к опасной деятельности батакских коммунистов. Ее зять, Атанас Кынев, ушел к партизанам еще в начале 1943 года. Около их дома на окраине села постоянно устраивались засады, поэтому Атанасу и другим партизанам всегда приходилось останавливаться в доме ее брата — Георгия Ванчева. Там она и встречалась с ними, получала задание и передавала им то, что приготовила для отряда.
В последний раз партизаны приходили за несколько дней до ее ареста. Вместе с Георгием Чолаковым в село пришли Атанас Кынев и Илия Чаушев. Глубокий снег и блокада изолировали отряд, партизаны голодали, и этим троим предстояло доставить отряду продукты.
Каждую ночь они обходили все дома в селе. Собрали продукты, одежду и оружие. На третью ночь только зашли к Ванчеву в дом, как на улице остановились грузовики. Послышались команды. Георгий Чолаков и его товарищи схватились за винтовки. Злата, невестка бабки Петры, посмотрела в окно и ахнула: улица была полна жандармов. Что делать?