Мы оставались в саду ни живы ни мертвы. У меня по подбородку потекла кровь: я прикусил себе язык. Мама обняла меня и запричитала:
— Ой-ой-ой! Батюшки, что же они наделали!.. Ох, что же они натворили…
Садами мы вернулись домой. Бабушка Вана встретила нас на крыльце. В переднике она держала початки кукурузы.
— Где Ангел и Илия?.. Кто это там стрелял? — спросила она.
Мама и тетя Недялка решили не говорить ей всю правду. Из всех нас бабушка особенно любила отца и дядю Илию — своих внуков. Она была дочерью Ивана Божина, одного из руководителей восстания против турок, пережила батакскую резню и смерть всех своих близких. С нами, как нам казалось, она держала себя строго и сурово.
Но разве можно такое скрыть! Бабушка отнеслась к новости довольно спокойно.
— Раз они их прикончили, так, значит, надо было… — сказала она. — Ангел и Илия — крепкие мужики, лес для них что дом родной… На этом же месте их дед Иван порубил несколько человек из шайки Барутанлии. Они тогда пришли как послы от турок, а сами замышляли похитить Ивана…
Осенью я впервые пошел в школу. Нам попалась хорошая учительница, умная и добрая. Я и сейчас вежливо с ней раскланиваюсь.
Однажды утром перед школой меня повстречали двое ребят из старших классов. Один из них, племянник Мерджана, толкнул меня плечом и ударил своей сумкой по ногам. Не знаю, чем он ее набил, но она оказалась очень тяжелой. От удара у меня потемнело в глазах. Я наклонился, чтобы снять башмак, но второй мальчишка схватил меня за рукав и начал ругаться:
— Ты чего толкаешься, партизанское отродье!..
У меня ныла нога. От боли я не мог перевести дух.
— Подними сумку! — сказал дружок мерджановского племянника.
Они ждали, чтобы я подал им сумку, и наслаждались тем унижением, которому меня подвергали. А я весь дрожал, потому что — это я себе могу только сейчас объяснить — унижение труднее перенести, чем физическую боль. Мне так хотелось схватить какой-нибудь камень и разделаться с обидчиками.
— Не подниму! Сами поднимайте…
Мерджановский племянник с маленькими, как у хорька, глазами сделал знак приятелю. Тот схватил меня и снова потребовал, чтобы я поднял сумку.
— Не подниму!
Они пригрозили, что сбросят меня в Старую реку: туда надо бросать всех коммунистов.
Я продолжал сопротивляться. И мне бы несдобровать, если бы не появилась наша учительница. Она сразу поняла, что дело неладно, и поспешила мне на помощь.
— Вы что к нему пристали? Вы же старше, стыдитесь! — отчитала она их и увела меня с собой.
Начался урок, а я никак не мог успокоиться. Учительница приколола к черной доске картинку с кукушкой и начала что-то объяснять. Мы изучали букву «к». Я смотрел на птицу, изо всех сил старался слушать, но не мог сосредоточиться, на глаза наворачивались слезы. Учительница подошла ко мне и спросила:
— Ты кукушку когда-нибудь видел?
Она хотела меня отвлечь от тяжелых мыслей. Я встал и опустил голову.
— Слышал, как она кукует? Что ты можешь сказать о ней? — повторила учительница вопрос.
Другие дети смотрели на меня и ждали, а я стоял с опущенной головой и молчал. Дети оживились. Позади меня кто-то хихикнул. И я вспылил:
— Кукушка кукует — смерть Гитлера чует.
Я выпалил это одним духом, словно опасался, что кто-то может меня перебить, а потом снова замолчал и опустил голову. Почему я это сделал? Теперь-то я понимаю, что это скорее всего была своеобразная реакция на нанесенную мне обиду.
Учительница не промолвила ни слова. Она дала мне знак сесть и продолжала урок. Похоже, что она хотела сразу же переключить внимание ребят на что-то другое, чтобы мои слова не произвели впечатления на остальных. Потом она зашла к маме и сказала:
— Поговорите с сыном, тетя Невяна. Он еще маленький и многого не понимает. Может накликать беду…
Из-за этого происшествия в классе у нас в доме разыгрался целый скандал. Мама меня ругала, а бабушка защищала.