Федя вздрагивает и молчит.
— Федь, — пристаю, — скажи мне, Федь. Может, папе в госпиталь посылку надо послать, чтобы скорей поправился.
Брат сосредоточенно работает, словно не слышит моих слов.
От Длинного поля до деревни четыре километра. С дальних полей урожай убрали раньше. Остались поля вокруг леса и деревни. И все, кто может держать серп, — в поле.
С полудня стал накрапывать дождик, к вечеру расшумелся вовсю. Бежим домой, сегодня рабочий день короткий, можно поиграть вволю. В избе хорошо, прохладно. Мама принесла от соседки пахтанье, мы с Федей стоим у окна. Сейчас все сядем за стол ужинать. Неожиданно брат говорит хриплым, чужим голосом:
— Мама, а если папа не вернется с фронта?
Мама застывает у порога.
— Что ты, сынок? Почему не вернется?
— Погиб папа, — шепчут Федькины побелевшие губы.
Горшок выскальзывает из рук мамы. Пахтанье разлилось по полу. А мы застыли, не в силах поверить тому, что сказал Федя.
Мама хочет что-то выговорить, спросить, но не выдерживает и бросается к брату.
— Я так и знала, так и знала, — кричит она и плачет во весь голос.
Федя вытаскивает из кармана смятую бумагу и молча протягивает маме.
— Позавчера еще пришло…
Мама и Федя стоят обнявшись и оба плачут. Я изо всех сил стараюсь перекричать их.
— Мама! Послушай! Но ведь яйцо-то не разбилось!
Я прижимаюсь к ним, самым моим близким и любимым, и кричу, кричу про яйцо, которое не разбилось.
Федор ласково разнимает мамины руки.
— Хватит, поплакали. Надо дело делать. Я пойду в военкомат, буду мстить фашистам за отца.
Мама заплакала еще горше:
— Что же ты говоришь, сынок! И тебя убьют. Ах, что же еще будет, что будет? Как все выдержать?!
…Соседи жалеют нас, но, сидя наедине с горем, сыт не будешь — надо идти в поле.
Работаем молча, мама осунулась, но держится из последних сил, не плачет, только вздыхает тяжело.
На третий день утром Федор говорит твердо, спокойно:
— Мама, я иду в военкомат.
— Но твои года еще не вышли, — неуверенно возражает мама. — Куда спешишь?
— На фронт, мстить за папу. — Федор непреклонен, и это понимаю даже я.
…Брат уходит в тот же день. В Канаш — в военкомат.
9
Наконец-то пришло письмо от Феди. Мама не находит себе места, пока я распечатываю его.
Письмо длинное, на двух страницах.
Мама садится у окна, опустив руки на колени, на глазах — слезы.
— Мама! — говорю с упреком. — Мама, не надо.
Письмо читаю сам — мама читает плохо, да и почерк у Федора мелкий, неразборчивый.
«Здравствуйте, дорогие мои мама и Ванек!» — начинаю я торжественно, но на второй фразе голос мой начинает дрожать, того гляди расплачусь от радости и волнения. И еще от гордости, что у меня такой брат! Настойчивый, смелый. В военкомате, как и думала мама, ему отказали. Сказали, чтобы приходил через год. Федя настаивал, доказывал, говорил, что хочет отомстить за отца. Но военком был непреклонен, советовал в деревне организовать отряд, учить молодежь военным играм.
Федор заявил: «Играть в войну — дело младшего брата, а мое — сражаться на фронте, воюют же мои ровесники в партизанских отрядах».
В общем, ушел брат из военкомата ни с чем и в тот же день укатил на товарном в Москву!
Ай да Федька, вот счастливый, Москву увидел!
Мама даже плакать перестала! Сама удивляется, что у нее такой сын.
— Виданое ли это дело, в Москву один! Пропадет, ой пропадет!
— Не бойся! Не пропал! — говорю и дальше читаю.
А дальше было так. На каждой станции вагоны солдаты проверяли, многих ссаживали, а Федька удачно спрятался — его не нашли. Так он благополучно добрался до Москвы. Объездил все вокзалы — искал поезда, которые идут на фронт. Но там к ним близко никого не подпускали. Народу кругом — тьма-тьмущая. Сутолока, беготня. Вышел Федя на улицу, прижался к стене и не знает, что же дальше-то делать. Тут к нему паренек подошел, таких же лет примерно, и одет так же, и мешок за плечами такой же, только у Феди — лапти, а паренек в ботинках. Разговорились.
— Откуда ты?
— Из Чувашии. А ты?
— Я с Украины, а где Чувашия — не знаю.
Оказалось, Петро, так звали паренька, сирота — родителей у него убили фашисты, а самого его спасли наши солдаты. Устроили в детдом и отправили за Урал в эвакуацию, но Петро по дороге сбежал и оказался в Москве. Тоже хочет на фронт или к партизанам.
Так у Феди появился друг, а вдвоем всегда легче. Как-то исхитрились они и влезли в поезд, но на первой же станции их задержали. Вместо фронта попали они в военное училище.