Наша изба темная — значит, мама еще не вернулась с работы. Рядом, в Таниных окнах светится огонек. Илюшка по сугробам подбирается к самому дому. Зовет меня. Но я не иду.
— Только мать дома, — говорит он, возвратившись.
— Не связывайся с ними. Ты же знаешь, какие они.
— Подумаешь! — смеется Илюшка. — Ты про ту шутку на току вспомнил.
— Это не шутка, — возмущаюсь я, — а самое настоящее воровство.
— Ну, ладно, ладно, пускай по-твоему, — быстро соглашается друг. — Айда к тетке Мархве, на посиделки!
Бежим дальше. На ходу теплее. Илюшка далеко обогнал меня — несется, как паровоз. Бегать — не задачки решать.
— Эй, подожди, — кричу я, но встречный ветер относит мои слова назад и Илюшка их не слышит. Как тогда на озере.
Неделю назад Илюшка вот так же, во всю прыть, хотел перебраться на другой берег озера. Лед трещит, ломается, мы кричим ему: «Остановись, провалишься!» Куда там! Ничего Илюшка не слышит, и вдруг смотрим — пропал, ушел под лед, только шапка торчит из воды. Всей гурьбой бросились к нему на помощь, но не успели добежать — Илюшка сам выскочил из воды, встряхнулся, как собачонка, и помчался в деревню. Отлежался на горячей печке и утром в школу пришел как ни в чем не бывало.
А вот и дом бабки Мархвы. Илюшка уже ждет меня у крыльца. Не спеша отряхиваем снег с валенок, малахаев, без стука открываем двери и входим.
Изба полна народу. Светло, тепло. Девушки с рукодельем расселись вдоль стен.
— А, женихи пожаловали! — усмехается бабка Мархва. — Проходите, не стесняйтесь!
Девушки вздыхают. Тетя Марья говорит:
— Ах, господи, с кем ведь остались…
Илюшка осмелел:
— Вася тебе писал, что придет с войны и поженитесь.
— А ты-то откуда знаешь? — удивляется тетя Марья. И краснеет.
И правда, откуда?
Илюшка объясняет как ни в чем не бывало:
— Письмо вчера в дверях торчало, я и прочел.
Все смеются: вот озорник! Тетя Марья не знает, куда глаза деть от стыда, а тетя Дарья говорит рассудительно:
— И смущаться нечего. Конечно, каждый солдат мечтает вернуться к своей невесте. Разве не так, девушки? Лишь бы война поскорей кончилась — свадьбы сыграем!
Девушки потупились, жужжат веретена в их ловких руках, кто-то неуверенно затянул песню, ее подхватили. Теперь уже поют все, даже бабка Мархва. Только мы без дела, слушаем песню да смотрим, как ладно работают девушки — одни прядут, другие вяжут или вышивают.
С колен тети Марьи упал клубок и покатился за печку.
— Ну-ка, Илюш! Подними клубок, хоть какая-нибудь от тебя польза! — смеется тетя Марья.
Илюшке лень нагибаться, и он толкает меня в бок.
Я поднимаю клубок и начинаю наматывать нитки.
— Вот Ванек — молодец, — говорят девушки, — а ты лентяй и бессовестный человек — чужие письма читаешь. Настругай хоть лучины!
Эту работу Илюша любит и всегда делает ее с удовольствием. Липовая доска заранее готова, рубанок рядом.
Вжик-вжик — и вот уже тетя Дарья собирает нежные липовые стружки в кастрюлю и зажигает их. Потом накрывает чашку платком. Бабка Мархва убавляет свет в лампе. Девушки окружают кастрюлю. Чтобы лучше видеть, мы с Илюшкой забираемся на табуретки. Глаз не сводим с кастрюли. Угли медленно потухают, их мерцание отражается на платке.
— Ой, ой, самолет летит! — говорят девушки.
— Нет, пожалуй, танки. Из лесу вышли двое — кто же это? — говорит тетя Дарья.
Илюшка поясняет:
— Это мы с Ваньком.
— Брысь, озорники! — кричит тетя Дарья.
— Очень вы нам нужны! — Мы хохочем и спрыгиваем с табуреток.
Девушки еще долго смотрят в кастрюлю, пока не потухнут угли. Интересно смотреть на эту игру. На посиделках девушки ее всегда заводят. Хотят увидеть своих женихов, погадать о будущем. А что им еще делать длинными зимними вечерами? Клуб закрыт с начала войны — топить нечем.
…Дверь широко распахивается — в избу заходит Костя — комсомольский секретарь. В руках у него газета, улыбка во весь рот.
— Ура! Девчата, хорошие вести вам принес. На всех фронтах гонят в шею фашистов! Слушайте последнюю сводку Совинформбюро.
Костя, не раздеваясь, усаживается за стол и читает сводку.
Слушаем его, затаив дыхание. За газетными строками видится каждому родное, близкое лицо — отца, брата, мужа, жениха.
Я, конечно, вспоминаю папу и Федю. Не могу поверить в папину гибель и всегда представляю его только живым — веселым, шумным. Вот мы с ним купаемся в озере, и папа учит меня плавать. Вот на зеленой полянке мы втроем — папа, я и Федя разжигаем костерок, печем картошку, грибы на прутиках.