г) военным трибуналам при военных округах, фронтах и флотах — до командира неотдельной бригады включительно и ему соответствующих лиц…»
— Всё было, как рассказали? — спросил, расхаживая по скрипучему паркету военный прокурор. Чем-то похожий на Кагановича, с брюшком и в звании полковника юстиции.
— Именно, — ответил сидевший за приставным столом Лосев. — Мои офицеры здесь не при делах.
— Ну-ну, — прокурор уселся напротив и забарабанил по столу пальцами. — Значит так. Сейчас пройдете в двенадцатый кабинет к следователю, он примет объяснение. А завтра пришлёте офицеров, что были с вами.
— Вас понял, товарищ полковник, — встал со стула. — Разрешите идти?
— Идите.
Нужный кабинет с табличкой «Старший следователь Раткевич» оказался этажом выше. Постучав в дверь, Николай вошел, доложился.
— Присаживайтесь, — холодно блеснул очками сухощавый капитан в габардиновом[27] кителе и с медалью «За боевые заслуги».
«И на груди его могучей, одна медаль висела кучей», — промелькнуло у Лосева в голове. Он сел на стул против канцелярского стола со стопкой пухлых папок, выжидающе уставился на военюриста. Последний встал со своего места, извлёк из открытого сейфа ещё одну папку — тонкую.
— Польская комендатура передала на вас материалы о нанесении увечья их поручику, — открыл, усевшись в старинного вида кресло. — Что имеете сообщить? — достал из ящика стола несколько листов бумаги и взял в пальцы авторучку.
Лосев снова рассказал то же, что и прокурору. Раткевич аккуратно записал.
— А теперь вопрос. Угрожали ли бывшие с вами офицеры оружием патрулю?
— Такого не было, — ответил Николай, выдержав прозрачный взгляд.
— Хорошо.
Дополнив объяснительную, военюрист протянул бумагу Лосеву.
— Читайте.
— Всё верно, — пробежал тот глазами бумагу.
— Теперь напишите внизу «с моих слов записано верно, мной прочитано» и подпишитесь, — протянул ручку. Лосев, исполнив всё, вернул.
— Пока можете быть свободны, — военюрист определил бумагу в папку. — Завтра к десяти жду офицеров, что были с вами.
— Разрешите вопрос?
— Да.
— Что с тем поручиком?
— Лежит в госпитале. Неудачно приземлился, перелом шейного позвонка.
— Сочувствую, — сказал Лосев и покинул кабинет.
Шофер в машине читал «Красную звезду».
— Заводи, — Лосев уселся рядом на скрипнувшее сидение.
— Куда едем, товарищ майор? — сложив газету, сунул под сидение.
— В часть, Петрович.
Тот запустил стартером двигатель, выехали со двора.
Прибыв на место, Лосев пригласил к себе заместителя и начальника штаба и сообщил о причинах вызова к комдиву.
— Уже нажаловались, засранцы, — крякнул Каламбет, а Орешкин ругнулся матом.
— Ладно, ещё не вечер, — продолжил комбат. — Вся вина на мне. Вы тут ни при делах. Завтра в десять быть в гарнизонной прокуратуре у следователя Раткевича.
— Зачем? — офицеры переглянулись.
— Расскажите, как всё было. Но забудьте, что доставали оружие. Иначе приплетут и вас.
— С какого перепугу?
— За вооруженное сопротивление патрулю. Оно вам надо?
— Нет, конечно.
— А как же ты? — вскинул брови начальник штаба.
— Как получится. Значит, всё понятно? — комбат обвёл подчинённых взглядом.
— Понятно. Не пальцем деланые.
Следующим утром оба укатили на «цундапе» в Бреслау. Вернувшись, доложили, что следователь путал их вопросами, но ничего не добился. Стояли на своём.
— Дотошный, сука, — выпив стакан воды из графина, утер губы Каламбет.
— Ладно, мужики, займитесь делом, — отпустил их комбат.
Минуло ещё три дня, а на четвертый Лосева вызвали в прокуратуру снова. Поехал. Ответственности не боялся. За войну прошёл Крым, рым и медные трубы, надеялся на свою удачу.
В этот раз она подвела.
Бесцветным голосом Раткевич сообщил, что сутки назад потерпевший скончался в госпитале, не приходя в сознание.
— В этой связи против вас возбуждено уголовное дело за причинения тяжких телесных повреждений, повлекших смерть. Это ясно? — пожевал губами.
— Ясно, — отвердел скулами комбат.
— Вот санкция прокурора на ваш арест, — открыв знакомую папку, показал бланк с синей гербовой печатью и, сунув обратно, нажал на столе кнопку.
За дверью послышались шаги. Она отворилась, в кабинет вошли лейтенант и два солдата с автоматами.