— Виноват, погорячился, — опустил глаза Лосев.
— Привыкли там у себя в штрафбате, — пробурчал лысоватый майор, а второй громко высморкался в носовой платок.
В ходе судебного следствия трибунал допросил свидетелей — поляков из патруля, официанта и Каламбета с Орешкиным. Жовнежи[32] утверждали, что спутники майора угрожали им оружием, официант бормотал: «Не вем»[33], а капитаны заявили, что поручик сам пытался достать пистолет.
— Кабы не майор, он бы нас пострелял, — глядя на трибунальцев честными глазами, выдал Каламбет.
— Это точно, — добавил Орешкин.
Те внимательно выслушали всех, председатель огласил имевшиеся в деле документы, и состав удалился из зала. Спустя минут десять вернулся, секретарь крикнул: «Встать! Суд идет!», и полковник ровным голосом огласил приговор Лосева признали виновным в причинении потерпевшему тяжких телесных повреждений, повлекших смерть, и определили наказание — восемь лет в местах лишения свободы. А ещё лишили звания майора и правительственных наград.
Николай рассчитывал на меньшее, по спине зябко прошел холод.
— Приговор ясен? — взглянул на осужденного председатель трибунала.
— Так точно, — ответил хриплым голосом.
Вслед за этим конвой вывел Лосева из зала. На прощание Орешкин крикнул: «Прощай комбат! Не поминай лихом!»
Доставив в камеру, вызвали очередного по списку, за ним лязгнул дверной засов.
— Сколько дали? — когда Николай присел на лавку, участливо спросил сосед.
— Восемь.
— Лютуют, суки, — сказал кто-то.
Остальные молчали, каждый думал о своём. В полдень всех покормили, выдав по открытой банке консервов и ломтю хлеба. Запили теплой водой из жестяной кружки, прикованной цепью к бачку.
Трибунал ударно трудился весь день. Когда последний подсудимый получил срок (оправданий не было) в решетке окна заблестела первая звезда. Спустя ещё час снова загремела дверь.
— Всем на выход с вещами! — приказал старший конвоя.
Вышли в ночную прохладу, с тощими вещмешками у кого были, погрузились в тот же фургон. Урча двигателем и переваливаясь на ухабах, он выехал со двора на улицу. Спустя полчаса, поколесив по городу, автомашина встала. Донёсся скрежет открываемых ворот, проехали ещё немного. Скрипнули тормоза. Распахнулась задняя дверь, последовала команда выгружаться. Попрыгали на землю, выстроились у борта. Мутный свет фонарей на высоких стенах высветил обширную территорию с кирпичным, в четыре этажа зданием, ещё какими-то строениями и высокой, наполовину разрушенной трубой.
Доставивший конвой по списку передал осужденных новому. Конвоиры с автоматами наизготовку погнали осужденных к входу.
Внутри оказалась настоящая тюрьма: с решетчатыми дверьми меж переходами, глухими — вдоль длинного ряда камер и стальной сеткой, разделяющей этажи. Пахло карболкой, тухлой капустой и безысходностью.
Осужденных подвели к одной из камер с намалеванным белой краской номером «15» на железной двери. Поставили лицом к стене. Внутренний охранник провернул ключ в замке и отодвинул засов: «Пошёл по одному!»
Лосев шагнул за порог первым. Сделав несколько шагов, осмотрелся. Камера с серыми стенами и потолком, освещенная двумя лампами, забранными ржавой сеткой, уходила вдаль. По сторонам в два яруса высились нары, оттуда доносились голоса.
— Майор! Вот так встреча! — раздалось с ближних нар, и в проход спрыгнул Трибой. Обнялись. — Не оправдали? — отстранился.
— Куда там, — махнул рукой Лосев. — Дали восемь лет, попёрли из партии и лишили звания с наградами.
— М-да, — почесал затылок танкист — Но ты не бери в голову. Я получил десять.
— Что-то больно много.
— Да понимаешь, в одной из раздавленных машин дрых часовой. Его тоже всмятку. Так что кроме уничтожения военного имущества добавили неумышленное убийство. Ладно, Никола, давай со мной. У нас тут своя компания.
Влезли на второй ярус.
Скрестив босые ноги, там сидел скуластый азиат с рысьими глазами и в выцветшем х/б[34], примерно ровесник Лосева, рядом лежал, закинув руки за голову, здоровенный моряк в тельняшке, этот был чуть постарше. Позади висела черная фуражка с кителем и ещё что-то.
— Знакомьтесь, ребята, мой приятель. Сидели в одной камере на следствии, — похлопал Лосева по плечу Трибой.
— Моя Василий, — протянул азиат жесткую ладонь.
— Николай, — пожал её Лосев.
— Алексей, — приподнялся моряк. — Держи краба.
Положив у стенки вещмешок, Лосев уселся на доски. Разговорились.