- Раз-два-три! - плыл я, ритмично считая каждое усилие, стараясь держать ровно ноги, всё время тянувшие ко дну. Я ушел под воду, и, с трудом поднявшись, услышал звон, похожий на колокола, словно провалился во времени, и теперь греб по старинному Воронежу. Кружились с криками птицы, слышался запах далеких костров, как будто плотники прервали работу на верфях и теперь варили сливную кашу. Хоть бы это оказалось правдой - выйти на берег, ступать, оставляя мокрые следы, к кострам, сидеть среди бородатых людей и не чувствовать себя чужим, навеки остаться в Петровской эпохе, раствориться там случайной былинкой, строить с ними русский флот...
Я обнял липкую, пахнущую водорослями сваю мостика, отдышался. Рядом был лодочный причал - нет, не старинный, а привычный, одинокий и пустой. Дрожа, я вышел из воды и побрел искать одежду - течение отнесло меня шагов на пятьсот. Дойдя и с трудом натягивая на мокрое тело рубаху, краем глаза я заметил небольшую толпу, что собралась поодаль на улице. И хотя зрение меня всегда подводило, но по белой форме и синим фуражкам с блестящими на солнце лакированными козырьками и алыми звездами понял: моим заплывом весьма заинтересовались. С милиционерами стояли и две мои несостоявшиеся подруги и еще какие-то серые фигуры.
Я не обращал на них внимания - пусть смотрят, мне не жалко. Снял и выжал трусы. Захотелось помахать ими над головой, как пиратским флагом, но решил, что хватит дурачиться. Брюки и рубаху натягивал долго, надеясь, что "зрителям" надоест меня наблюдать. Но, натянув с хлюпаньем туфли, понял - нет, люди стоят там же, словно молчаливые судьи. Ну, раз так, пойду сдаваться. Я поднимался вверх по склону, срывая траву, одуванчики, пучки молодой полыни. С этим букетом и подошел к девушке с черными косами. Конечно же, она отпрянула, и подруга вышла наперед, заслонила ее грудью. Но, оценив мою решимость, обе спрятались за спинами сержантов рабоче-крестьянской милиции. Строгие ребята, они были примерно моего возраста, молчали, не сводя глаз.
- Купаться запрещено, что ли? Не понимаю! - моя реплика не получила ответа.
Раз так, подумал я, и стойте дальше, а я пойду... Но, сделав лишь шаг в сторону, служители закона взяли меня под руки, как в клещи. Малейшая попытка вырваться или закричать оборачивалась мне дикой болью в плечевых суставах.
- За что? - только и простонал я.
Все обернулись - на скорости круто входя в поворот, выбрасывая из-под колес камни, к нам с ревом рвалась черная "эмка". Увидев ее, люди шарахнулись в разные стороны, будто испуганные курицы, и лишь милиционеры твердо уперлись хромовыми сапогами и ломали мне руки. Когда задняя дверь "воронка" открыла черный рот, они грубо затолкали меня в салон. Потирая от боли плечо, я посмотрел в окно - сержанты милиции стояли вытянутые, отдавая честь. Мой озноб перешел в лихорадочную дрожь, и я поджал колени, боясь пошевелиться. Я нашел силы посмотреть, кто был на передних сиденьях и замер, увидев идеально выбритый затылок высокого человека во френче. Эта голова с малюсенькими ушами идеально напоминала яйцо, гладкости которого мешали лишь складки кожи на шее.
Автомобиль тронулся плавно, но быстро набрал скорость - я едва успел проводить глазами девушек, что семенили по улице, прижавшись друг к другу, как запуганные котята. Я осмотрелся. Внутри машина была обита бархатной тканью темно-малинового цвета, в сочетании с черным он казался пафосным и траурным, будто с улицы меня опустили в Мавзолей.
Водитель "эмки" был точно в таком же френче, как и его яйцеголовый спутник. Он управлял машиной с уверенной холодностью, но гнал так, словно не знал, где находятся тормоза и зачем вообще они предусмотрены. Мои незваные провожатые всю дорогу молчали и ни разу не обернулись. Я порывался спросить, но знал, что голос мой сорвется в крик, и потому сдавливал рот и уши. На перекрестке с Плехановской дорогу переходили пионеры, и мы остановились. Их шеренга замерла на миг, ребята смотрели на фары "эмки", будто заглядывали в глаза черному монстру. И вновь внутри прозвучал голос, только теперь он был усталый, словно потерял надежду: "Беги скорее, укройся, где сможешь". Дрожащей рукой я старался нащупать ручку. Эти двое впереди не могли меня видеть, мотор шумно гудел, так что у меня было время выпрыгнуть, увильнуть и запутать следы - эти дворы я отлично знал с самого детства.
Никакой ручки в автомобиле не было - дверь была гладкой, открывалась лишь изнутри... Я раскусил губу и, не в силах удержать слез, сосал теплую солоноватую кровь. Толпа пионеров, словно гусиный выводок, прошли мимо окна. Они смеялись, кричали, щипали друг друга. Семенили тонкими ножками, я видел на расстоянии вытянутой руки их скрепленные зажимами с надписями "Всегда готов!" алые галстуки, но... между нами была пропасть. "Эмка" повернула направо, но скорости не набирала. Значит, везут домой, промелькнула догадка. Но зачем? Может, все не так плохо - просто отец послал за мной.
Только когда остановились в нашем дворе, яйцеголовый обернулся, пошевелил коротко стрижеными усиками, и, толкнув локтем дверь, надел на голову-яйцо красно-синюю фуражку и вышел. Он был в синих галифе, кителе болотного цвета. Дверь открылась, и водитель, который успел за пару секунд выйти, обойти машину, уже грубо поднимал меня холодной рукой:
- Не вздумай бежать! - сказал яйцеголовый. Водитель отошел, положив ладонь на кобуру. - При побеге будем стрелять.
- За то, что я плавал в речке - за это стрелять?
- Нет, не за это, - сказал яйцеголовый, и я разглядел один ромб в петлицах, правда, вовсе не знал их значения и не понимал, кто передо мной. Звучал голос так, словно вода била сверху по оцинкованному ведру. - А вот что за рыба ты, и в какой мутной речке плаваешь - разберемся.
- Да вы что, это какая-то ошибка! Да я сын Звягинцева, прославленного радиоинж...
- Мы знаем, кто ты. Живо шагай!
Водитель подтолкнул меня в спину. Я хотел сказать, что знаю, где живу, и лишний раз не надо... но снова получил тычок. В горле скопился комок, я пытался проглотить или выплюнуть, но от бессилия только сильнее кашлял и дрожал, пытаясь отогнать страх. Я знал, что ни в чем не виноват, произошла ошибка, и с этим недоразумением удастся быстро разобраться. Надо успокоиться, и только подумал об этом - начал икать. Что думали мои спутники - остается догадываться. Но, с каждым шагом по бетонной лестнице голова яснела, и от этого становилось лишь страшнее - что за сила побудила меня броситься в реку, шуметь, думать о каких-то высших силах? Неужели всё, что творится сегодня, это безумие происходит не с кем-нибудь, а со мной?
Мы жили на четвертом этаже, и на всем пути лестничная площадка была пуста. Я подумал, что и соседи мои, хотя и живут намного лучше обителей дома на Чернышевского, затаились не хуже тамошних крыс. Ну что же. Значит, мне суждено остаться один на один со всем этим... недоразумением. Рядом нашей массивной дверью стояли двое молодых, не только формой, но и лицом схожих людей в форме НКВД, в петлицах я успел рассмотреть по два кубика. Сердце дрогнуло - не иначе, выяснять, "что я за рыба", слетелись крупные птицы. Охрана квартиры отдала честь моим провожатым и распахнула дверь. Ну что же, спасибо, что дозволено войти... к самому себе.
Сразу мне не удалось привыкнуть к приглушенному мраку - видимо, во всех комнатах опустили шторы. В тишине кто-то всхлипывал, или, может быть, капала вода? Нет, это плакала мама за плотно закрытой дверью родительской спальни. Я рванулся к ней и успел схватиться за ручку, но удар в спину - на это раз именно удар, а не тычок, остановил меня. Я упал на пол, но грубые руки подхватили меня и поволокли в дальнюю комнату. Сзади я слышал топот сапог, будто меня в сопровождении грозных судей тащили на эшафот. Открыв дверь, меня закинули в комнату - мокрый от купания, с растрепанными волосами-сосульками, истерзанный, с шишкой на лбу и в рваных брюках я напоминал пропойцу, но в ту минуту мне было не до того, как выгляжу со стороны.