- С девушкой, - ответил я, глядя, как Таня собирает в букет какие-то травинки.
- Вот, еще лучше, да тебе вообще считай, брат, подфартило!
- Ладно, Коль, раз так, ничего не поделаешь. Только прошу - приезжай как можно раньше! И не перестарайся с отдыхом после смены.
- За меня не волнуйся, нам в МЧС не впервой людей из беды выручать. Я бы ребят к тебе прислал, но понимаешь, для этого условие должно быть.
- Какое?
- Ну, угроза для жизни. У вас там есть такая?
- Вроде нет...
- Жаль. Так что ночуйте, воркуйте, голубки. У тебя там, эти, в бардачке имеются?
- Да хватит уже!
- Есть, небось, возишь, это же не ремень ГРМ.
- Коля, всё!
- Ну всё, значит, всё! Часов в восемь меня тогда жди. Спи спокойно, а я на карте гляну, где эти твои Хренищи.
Я пошел к Тане. Она держала куклу, букет и улыбалась. И казалась такой спокойной, безучастной, что на ее вопрос: "Что?" я ответил: "Ничего".
Мы прошлись по берегу пруда, и я не сразу, но рассказал о нашем положении. Ее лицо при этом не изменилось:
- Никак иначе, Таня, прости. Хороший друг рано-рано приедет, и мы тронемся.
- Утром, так утром, - выдохнула она. - Надеюсь, ночью будет не очень холодно.
Об этом я не подумал, но ответил:
- Что-нибудь придумаем.
Я осмотрелся - место было просто отличным, сюда и правда можно было бы приехать порыбачить. Я пожалел, что выложил снасти, хотя до покупки домика они всегда без дела болтались в багажнике. Зато, порывшись в машине, я нашел куда более нужную вещь, о которой давно забыл - брезентовую плащ-палатку, а также упаковку спичек, потемневшую и твердую, как камень, пачку соли, а также топорик.
- Мы будем спать в палатке? - спросила Таня.
- Нет, мы разложим ее, пока будем греться у костра, а потом ты пойдешь спать в машину и укроешься ей. У меня уже был подобный случай, когда без подготовки пришлось спать на природе - плотный брезент сохраняет тепло не хуже одеяла. Я сто раз так делал.
- Да, и сто раз чинил машину тем, что заправлял хороший бензин, - сказала она без злобы, и я понял, что язык у девушки бывает весьма острым. Милый ангел, которому палец в рот лучше не класть.
- Пойдем-ка лучше в посадки, - предложил я.
- Зачем?
Я хотел ответить: "Увидишь!" но понял, что в такой ситуации меня можно понять неправильно:
- Дров поищем, и грибочков, может быть, на ужин немного соберем.
- А ты в грибочках хорошо разбираешься, Сереж?
- Конечно!
- Надеюсь, лучше, чем в работе мотора?
Я окончательно убедился, что Таня только внешне казалась тихоней. Ей, скорее всего, не нравилось наше положение, но вместо слез, причитаний, крика она реагировала спокойно и со злой иронией. Может быть, она даже боялась меня, страшилась предстоящей ночи рядом с трассой и с человеком, которого мало знала. Еще немного, подумалось, и она сможет меня обидеть, а что будет дальше - уже вопрос. Пойду вообще пешком в Воронеж один, пусть остается, звонит куда хочет. В конце концов, я дернулся ехать в Богучар с ее подачи, и вот сижу тут под какими-то Хренищами. Вместо того, чтобы, укрывшись пледом, вчитываться в воспоминания Звягинцева. И всё из-за какой-то дурацкой грязной куклы!
Но ничего из этого я, конечно же, не сказал.
В посадках я нашел много подберезовиков - недавние дожди дали урожай, и червь еще не успел тронуть этих крепких, на высоких кремовых ножках красавцев. Валежника тоже было столько, что можно жечь костры всю осень напролет. Таня подняла сухую палку, и шла с ней, напоминая девушку-эльфа. Иногда она склонялась над каким-нибудь грибом, и спрашивала о его названии.
- Вот свинушка, это зеленая сыроежка, а вот поплавки, - рассказывал я, про себя гордясь тем, что познания в грибах у меня все-таки есть. - Только они нам совсем не нужны, когда так много подберезовиков. Этот гриб благородный, его можно сразу на костре зажарить, а вот эти все лучше сначала отваривать.
И все-таки настроение мое нисколько не упало. Мы брели по посадкам, и я думал о том, что в любом случае сегодняшний день я запомню если не навсегда, то надолго. Наша память очень выборочна, а большинство дней серы и унылы. И это легко проверить. Попытайтесь на Новый год, стоя с бокалом шампанского, вспомнить яркие моменты уходящего года. Вряд ли вы восстановите в памяти хотя бы два десятка из трехсот шестидесяти пяти прожитых дней. Так вот, я знал, что этот августовский денек точно сохранится во всех подробностях, словно я положу его засохнуть и остаться березовым листом на страницах моей памяти. Но дню этому еще рано застывать, ведь он не окончен. Будет ночь, костер, разговор под звездами. И я знал, что вовсе не буду спать, ни одной секунды, лучше уж к утру доберусь до дачи и залягу на сутки.
Мы ушли далеко от машины. Выбравшись из посадок, посмотрели в сторону дороги - она казалась далекой серой полосой. Мы стояли на грунтовой дороге, почти прижимаясь друг к другу. Таня смотрела вдаль, где на другом берегу пруда едва алели бледные, пока невызревшие ягоды рябины:
- Ты прости меня, я, наверное, тебя обидела.
- Нет, с чего ты взяла, брось, - я не договорил, она положила мне палец на губы и посмотрела в глаза.
- Пойдем обратно, Сереж. Ты молодец.
Она шла впереди меня, и я не мог отвести взгляд, ел глазами ее волосы, плечи, каждую ее частицу. Я чувствовал себя кипящим шестнадцатилетним идиотом, и сердце с каждым ударом рвалось выпрыгнуть из груди, бежать вприпрыжку рядом с ней. Хорошо, что она шла впереди, не видя моего горячего лица, и взгляда, который наверняка показался бы ей нездоровым. Постепенно жар отпустил меня, и захотелось просто сделать ей что-то хорошее, чтобы она снова и снова произнесла "Ты молодец, Сереж". Эти слова, как музыка, как высшая награда и радость. Ради них можно что угодно бросить к ногам такой девушки.
Но все, что я пока мог бросить к ее ногам - это ворох сухих веток. Я разложил брезент, и она села, поджав ноги, и раскладывала бутерброды. Таня не зря взяла большую спортивную сумку, и набрала в нее так много припасов, будто готовилась к такому исходу. Куклу она посадила рядом на брезент, и будто, как девочка, собиралась ее кормить.
- Еды у меня хватит, - сказала она.
- Отлично. А как все съедим, будем собирать дары природы, - посмеялся я. Солнце уже почти село.
- А ты знаешь, - сказала она, приподнявшись и положив голову себе на колени. Она смотрела задумчиво куда-то в сторону. Я в это время сложил "шалашик" из сучков и собирался разжечь, - я, когда была маленькой, мечтала отправиться пешком на край света, дойти до Африки. Там ведь бананов много, а мне так их хотелось. Африку я представляла как страну счастья, постоянного лета. Мы тогда жили так бедно, что помню, как с сестрами один банан на троих делили.
- Подожди, ты прямо про мое детство рассказываешь, оно как раз на девяностые годы пришлось. У меня примерно такая же история была.
- Правильно, я вспоминаю девяносто восьмой, мне тогда как раз лет пять было. Это был черный вторник так называемый. Тогда мы потеряли все сбережения, а мой папа... повесился.
- Извини, Тань, - произнес я, замерев. Мне хотелось ее обнять.
- Прости, я не о том, - она привстала, протянула ладони к разгорающемуся костру, - я же ведь тебе про поход в Африку начала рассказывать, как мечтала. Вот и думала я, что буду идти туда, идти, в далекую страну тепла и солнца, останавливаться у речек разных, грибки жарить, картошку печь... И постепенно по дороге будут встречаться друзья. Сначала зайка и лисенок, потом волчонок и мишка, а потом уж пойдут обезьянки, слоники, панды... И теперь, вот здесь, мне об этом вдруг вспомнилось.
- Ты жалеешь, что поехала?
- А ты?
- Нет, Таня, отвечать вопросом на вопрос - это...
- Нет, не жалею, Сереж.
Я взял пластиковое ведро и сходил к пруду. Долго смотрел на воду, собираясь с мыслями. Вернувшись, промыл в воде подберезовики и стал нанизывать их на палочки. Когда я приступил к жарке грибов, стало темнеть сильнее, к нам пришел темно-синий вечер, и он таял в нашем микромире, где горел костер. Переворачивая грибы, мне вспомнилось, как мы с Таней стояли в пробке, и тогда я тоже думал, что мы остались на время вдвоем среди большого и шумного мира. Теперь же мы и правда вместе, и наш микромир, как я его называл, никто не потревожит извне.