— Так бери меня в батраки.
— Черт тебя знает, какого ты роду–племени! Может, ты семь раз нерусский нехристь.
— Может, и нехристь. Я на попов, дед, не заморачиваюсь.
— Да худой ты больно для работника. Мои девки тебя подородней будут.
— А я не силой, а ловкостью беру.
На двор забежала десятилетняя девчонка в длинном сарафане, нарядных красных галошах и звонко крикнула:
— Батька, бугаёк с привязи утёк. Сюды бегить. Ховайтесь с дядькой у подвал!
Дед аж резко присел:
— Как это с цепи сорвался?.. Пошли–ка, паря, от греха подальше.
— Куда, дед?
— Да вон в погреб!
— Так бугаёк же у тебя небольшЕнький, — глянул за ворота чужак.
— Ага, прошлый раз стену в сарае рогами своротил. Пересидим под землёй. Он долго не лютует, кровь в глазах перекипит — опять смирный сделается… Ты куда, сумасшедший?
Чужак повернулся и очень медленно пошёл к разгорячившемуся бугайку, который отупело замер посреди двора.
— Быча–быча! Хороший мой, — позвал его чужак.
Тот сначала побежал навстречу человеку, потом остановился, загребая грязь передними копытами.
— Быча–быча, иди ко мне…
Бугай недоуменно уставился на чужака красными от крови глазами и хрипло промычал, роняя до земли липкую слюну. Чужак стал на его пути и протянул руку.
— Хороший, хороший мой!
Бугай сделал шаг и снова остановился. Чужак тоже сделал шаг, протянул руку к бычьей морде и взял его за ноздри. Бугай задрал хвост, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, напрягся в холке так, что мышцы под шкурой забегали, но вдруг как–то весь обмяк. Чужак наклонился и тепло подышал ему в глаза. Бугры мышц перестали ходить под шкурой быка.
— Куда его вести? — спросил чужак, крепко держа скотину за ноздри.
— В хлевок, где двери нараспашку. Вводи его осторожненько, а я дверь колом подопру.
Чужак медленно повёл упирающегося бычка к хлеву. У дверей отпустил ноздри и закрутил бугайку хвост так, что тому была одна дорога — в хлев. Задвинул деревянный засов, а дед подпёр дверь длинным поленом.
— Хлипкий у тебя хлевок, дед.
— А ты лучше построй.
— Может, и построю. А ты махорочку, часом, не сеешь? Или ты старовер?
Дед вытащил кисет с махоркой.
— Закуривай, паря. Махры бери сколько хошь, только бумажки отрывай поменьше. Я уже все книжки в доме, окромя церковных, скурил.
— Так погоди, батя!
Чужак забежал в летнюю стряпку, куда его определили на проживание, и выскочил со стопкой листовок.
— На вот тебе на раскурку, дед.
— Откуда столько? — подозрительно скосился на него хозяин.
— Вертолёт вокруг погорелых Иваньковичей разбросал.
— А что в них пишут?
— Сам почитай.
— Сам–то я грамотный, у меня другая беда — ни бабу, ни девчонок не смог выучить. Так бесписьменными и остались.
— А что так?
— Я, как тот бугаёк, вспыльчивый. Бесит меня бабская тупость, из себя просто выхожу, как их учить сажусь, а те — в слёзы. Вот и вся наука для них и от меня.
— Ну, это дело поправимое. Тут главное — терпение иметь. Выучу я твоих девок грамоте.
— Ты, паря, как бы дурному какую из них не научил.
— За это можешь быть спокойный. Целыми останутся твои девки.
Они сели перекурить на длинный тёсаный чурбан, служивший лавочкой под навесом крыши.
— Так что в листовках иноземцы пишут?
— Международные миротворцы просят доносить о любых подозрительных бродягах в ближайшую комендатуру.
— Погоди, сам прочитаю… Ага, вот… Дают за донос кирпич печёного хлеба, пачку кунжутовой халвы и банку орехового масла. А что это такое?
— Перетёртый в пасту арахис, орешки такие, растут как фасоль.
— Век мне этой гадости не пробовать!
— Ну, как сам знаешь. Тебе решать, а то мог бы за мой счёт и ореховым маслицем разжиться.
— А что с ним делают?
— На хлеб намазывают.
— Просчитались маленько наши иноземные хозяйва, паря. Никакой мне выгоды на тебя доносить. Хлеб мои бабы сами пекут, а абы што заморское я не ем. Вот если б они керосину для лампы пообещали… Ну, ладно, оставайся, у меня работы хватит, если только нас из–за тебя не спалят, как тот хутор в Иваньковичах.
— Да вроде не было за мной чужого глаза.
— А что ты умеешь делать, кроме как быкам хвосты крутить?
— Негоциант я.
— Негоциант… А это по какой части?
— Торговой.
— А с кем тут торговать? Две деревни, три села, и те за тридевять земель. Война же по этим местам прошлась.