В кино они брали билеты на последний ряд. И Владимир, скосив взгляд, видел, что Алексей и Тамара целуются напропалую, но сам на такое не решался. Только держал притихшую Таню за руку и все. И лишь во время прощания на вокзале, перед самым отправлением поезда, она, до этого мгновения старательно не глядевшая в его сторону и необычно оживленная, вдруг порывисто обняла Владимира и припала к его губам в долгом поцелуе.
Он опешил и ответил, как сумел, а она вдруг вырвалась, всхлипнула и убежала. Владимир пожал плечами и порадовался, что Алексей, целиком занятый своей зареванной барышней, ничего не заметил. Старший брат ведь все-таки. Объясняйся с ним потом!
Он тогда долго стоял в тамбуре, уткнувшись лбом в пыльное, закопченное стекло. Разогнавшийся поезд безбожно мотало на поворотах, а он думал о Наталье. И о Татьяне.
Являлось ли все это изменой? Танцы, прогулки под луной, походы в кино. А самое главное, этот поцелуй? И вообще!.. Неужели он такой безнравственный, что любит одну, а голову морочит другой?
Положа руку на сердце, Владимир должен был признаться, что Танина влюбленность ему льстила. То, как она на него смотрела, не могло не льстить его мужскому самолюбию. Но была ли это любовь?
Увы, как ни жаль было бедную девушку, любви к ней Владимир не испытывал. И обманывать ни себя, ни ее не собирался. Он просто весело проводил время в ее компании. И не заметил, как Таня в него влюбилась. А потом уже было поздно.
«Дон Жуан несчастный!» – поморщился Владимир.
Ничего. Отпуск кончился. Он уехал. Она осталась… Все быстро позабудется. И вообще ничего такого не было. Подумаешь, поцелуй на прощание!.. Между прочим, она – сестра его товарища. Ничего и быть-то не могло!.. И прекрасно! Завтра он вернется в школу, и все пойдет по-прежнему…
И действительно, и служба, и учеба снова пошли своим чередом. Владимир и его товарищи закончили обучение на У-2. Сам он налетал на этом замечательно простом в управлении самолете двадцать пять часов и совершил полторы сотни посадок. Осенью в школе появились курсанты-новобранцы призыва тридцать седьмого года, закончившие обучение в аэроклубах. Из них и из курсантов спецнабора были сформированы две эскадрильи. Одна для обучения на истребителях И-16, а другая – на разведчиках Р-5. Курсант Пономарев был зачислен в истребительную эскадрилью.
Зимой они опять не летали, повторяя, словно по спирали, то же самое, что делали зимой предыдущей. Но теперь изучали настоящий боевой истребитель. А еще учили, только на более глубоком уровне, аэродинамику, теорию воздушной стрельбы, метеорологию, тактику ВВС, историю ВКП (б) и многое, многое другое.
Изредка до него доходили вести из Воронежа. Колька Дьяконов переписывался с Аней. И по крайней мере с его стороны это было серьезно. Алексей регулярно передавал ему приветы от Татьяны. Но Владимир только отшучивался.
Однажды он даже получил от нее письмо. Ничего особенного. Коротенькое письмецо с фотокарточкой. Окончила медучилище. Работает в больнице. Он едва узнал в этой взрослой девушке с красиво уложенной прической и серьезным взглядом ту смешливую кареглазую девчонку с бантами в косичках, с которой когда-то ходил в кино. На письмо он отвечать не стал, но и выбросить его рука не поднялась. Так оно и лежало в тумбочке рядом с несколькими письмами от матери…
Наталью Серебровскую Владимир видел очень редко. Если на выходные выпадала летная погода и назначались прыжки. Лишь тогда он мог незаметно полюбоваться ее озорной улыбкой и природной грацией. И, хотя голова у Владимира уже не кружилась, как полгода назад – каждый раз, когда он видел ладную фигурку и нежный профиль девушки, все полыхало у него внутри.
Но все же что-то неуловимо переменилось в нем за этот маленький отпуск. Повзрослел он, что ли? Но стихи сочинять не перестал:
Иногда ему казалось, что Наталья обо всем уже давно догадалась и рада, что он помалкивает и не лезет к ней с признаниями, потому что он совершенно ей безразличен, и даже противен. И он ходил мрачный и отчаянно месил боксерскую грушу в спортзале.
Иногда ему казалось, что она просто издевается над ним, когда бездумно кокетничает со своими коллегами летчиками-инструкторами, и сходил с ума от ревности и месил эту грушу еще отчаянней.
Иногда он замечал ее пристальный взгляд. Ему вдруг начинало казаться, что она все понимает и жалеет его, и это злило Владимира еще сильнее. И он до посинения ворочал двухпудовые гири. Это помогало, но ненадолго. А потом, маясь от бессонницы, опять до утра сочинял глупые стихи о несчастной любви.