Итого: двадцать одно орудие и сто пятнадцать пулеметов! Закованных в броню. С такой огневой поддержкой можно было вскрыть любую оборону!
Кроме линии Маннергейма. Поскольку финским ДОТам ни семидесятишести, ни стосемимиллиметровые снаряды были не страшны. И капитан Угрюмов, и прибывший под вечер на его НП командир первого дивизиона бронепоездов майор Голенкин, прекрасно это знали. Но отступать не собирались. А искали решение. Вместе со своими начальниками штабов. И таки его нашли! Суворовское решение!
А пока отцы-командиры разрабатывали план атаки, группы разграждения, пользуясь ночной темнотой, прощупывали каждый метр железнодорожного полотна перед вражескими позициями. В поисках мин. И прочих противобронепоездных препятствий (выдернутых костылей, свинченных накладок, разъединенных и сдвинутых рельс и тэпэ). И сразу же их устраняли.
Благо, ночи в Карелии в декабре оч-чень длинные! Почти три четверти суток! И оч-чень темные. Ни звезд, ни Луны! Только тучи над головой. Низкие. Летящие. И снегопад. То бишь, метель. Которая воет. И метет. Хочешь, кувалдой стучи. Хочешь, кричи. Все равно, в десяти шагах ничего не слышно. И не видно…
К рассвету все было готово. Пути проверены. Подразделения сосредоточены.
Главный удар было решено нанести вдоль железной дороги. Силами первого отдельного Краснознаменного дивизиона бронепоездов. Который должен был доставить десантно-штурмовые группы вплотную к ДОТам. Вместе с взрывчаткой. И прикрыть их действия своим огнем. После чего двигаться дальше. На Хумалийоки. И Койвисто.
Впереди – разведка на двух бронедрезинах. Затем легкие БЕПО номер пятнадцать и семнадцать. С десантом. И две роты жэдэбронеавтомобилей. А за ними тяжелый бронепоезд номер тридцать один. Тоже с десантом. И третья ДТР. Замыкающая.
Бронеавтомотриса выполняла особое задание и действовала самостоятельно.
Одновременно с главным ударом, по ДОТам у Приморского шоссе наносился удар вспомогательный. То бишь, демонстративный. Силами одной роты разведбата двадцать первой стрелковой дивизии. При поддержке отдельного танкового батальона этой же дивизии. Кроме того, один взвод разведчиков был направлен в обход, через лес. Еще ночью. Хотя большой надежды на то, что к началу атаки он выйдет в тыл финнам, не было. Учитывая глубину снежного покрова, огромное количество гранитных валунов и лесные завалы, а также бурливую речку и многочисленные ручьи…
Под утро ветер стал понемногу стихать. Хотя все еще довольно сильно мело.
Начальник шюцкоровского караула, выставленного у железнодорожного моста через реку Кириойя, уже проснулся и завтракал, чем Бог послал, когда со стороны охраняемого объекта послышались выстрелы.
– Хялютюс! – поднял тревогу начкар, схватил свою берданку и с воплем 'Маннерхеймилле!' (За Маннергейма!) выскочил из блиндажа. На помощь часовому.
Однако воевать пока было не с кем.
– Ааве… Валкайнен ааве… – стуча зубами, повторял часовой снова и снова, как заведенный. – Луменвалкайнен…
Призрак… Белый, как снег…
Он и сам был весь белый от пережитого ужаса, этот бедолага. Начкар пожал плечами. И снял его с поста. Потому что у парня явно поехала крыша. Ни с того, ни с сего… Хотя, на самом деле, это было не так. В смысле, было отчего…
Вздымая снежный вихрь. Из-под колес. Со скоростью тридцать три метра в секунду. Огромной белой рыбиной. Внезапно выскочив из пурги. И предрассветного сумрака. Мимо часового пронесся МБВ. То бишь, бронеавтомотриса. Производства Ленинградского Кировского завода. Белая, как снег. Поскольку в связи с зимним периодом была выбелена известкой. Сверху донизу. От колес до орудийных башен…