Потому что дивизия на подходе была не только у финнов!
И не только дивизия… В смысле, не одна. И даже не две…
Комэска об этом, ясное дело, знать было не положено. А те, кому положено (командир седьмой кавдивизии комбриг Камков, командир третьего кавкорпуса комдив Рокоссовский, командующий Девятой армией комкор Черевиченко, командующий Карельским фронтом командарм Яковлев), знали. Что на Каяани по сходящимся направлениям (в соответствии со всеми канонами стратегического искусства!) двигаются две кавалерийских (седьмая и одиннадцатая) и четыре стрелковых (сорок четвертая, пятьдесят четвертая, сто двадцать вторая и сто шестьдесят третья) дивизии. При поддержке четырехсот с лишним танков и бронемашин…
Если бы командующий Северо-Карельской группой генерал-майор Туомпо знал об этом, то вероятно принял бы иное командирское решение. И распорядился своими скудными силами и средствами более разумно. Но он не знал.
Точнее, знал лишь то, что станция Контиомяки, имеющая стратегическое значение для обороны страны, захвачена небольшим кавалерийским разъездом. Невесть откуда взявшимся в ста километрах от границы. На третий день войны.
Но, откуда бы этот разведывательный дозор ни взялся, его, так или иначе, надо было уничтожить! Пока не подошли главные силы противника.
Если таковые существуют, конечно! Что было под большим вопросом. Готовиться, само собой, надо было к худшему. Однако налет на Контиомяки, как вполне резонно полагал генерал-майор, мог оказаться всего лишь рейдом мелкого диверсионного отряда красных, которые были на это дело мастера. И имели в этом деле огромный опыт. Еще со времен Гражданской войны.
Сам Туомпо, как и все остальные белофинские генералы, когда-то служил в двадцать седьмом Королевском прусском егерском батальоне, сформированном во время Германской войны из финских добровольцев (иначе говоря, предателей, вонзивших нож в грудь вырастившей и воспитавшей их России). Но 'таланты' свои сумел проявить лишь весной восемнадцатого года в борьбе с собственным народом. Безжалостно расправляясь с финскими красногвардейцами. За широкой спиной германских войск ('Балтийской дивизии' фон дер Гольца). После чего занялся сочинением уставов и больше в боевых действиях не участвовал…
Поднятый по тревоге отдельный пехотный батальон немедленно выступил из Каяани и, совершив марш-бросок, на рассвете атаковал станцию.
Командир батальона, бывший пограничник, не стал тратить времени на разведку и прочие военные хитрости, в которых был не очень силен, и ударил с ходу. Рассчитывая застать большевичков врасплох. И вырезать прямо в коечках. Но вместо этого угодил под кинжальный пулеметный огонь. За четверть часа потеряв свыше ста человек. И сам улегся носом в снег. Рядом с ними. Получив пулю в свой самоуверенный лоб.
Новый штурм, организованный его преемником пару часов спустя, также не дал никаких результатов. Кроме сотни новых трупов. В числе которых оказался и сам преемник. Третья и последняя за этот день атака оказалась ничем не успешнее предыдущих. За исключением того, что после нее в батальоне вообще не уцелело ни одного офицера. К счастью для горстки оставшихся в живых. Которые под покровом ночи отошли назад в Каяани. За подмогой.
Взбешенный потерями Туомпо бросил на Контиомяки еще два батальона, усилив их артбатареей. И лично возглавил поход. Жалея, что не сделал этого с самого начала.
А если бы знал, что его ждет, то пожалел бы еще сильнее! О том, что не остался в Каяани. Вместе со своими батальонами. Пока не подошли эшелоны тринадцатой пехотной дивизии полковника Сийласвуо.
Потому что в драке надо бить кулаком! А не растопыренными пальцами. Что бы пальцы не переломать…
К этому времени на помощь Козаченковскому эскадрону подтянулся не только родной сто шестнадцатый кавалерийский полк, но и остальные полки седьмой Самарской Краснознаменной дивизии. За исключением танкового (четыре танковых и броневой эскадроны), который застрял в грязи и к раздаче не поспевал. Зато зенитно-пулеметный эскадрон и конно-артиллерийский дивизион (восемь трехдюймовок и восемь сто двадцати двух миллиметровых гаубиц) поспели.