Кажется, Владыка спешил, заглянув проездом дабы навести порядок. И кажется, он был сильно не в духе, что его отвлекают от более важных дел. Рассматривая город, Властелин бесстрастно выслушал доклад своего военачальника где-то до середины, остановив его едва заметным движением пальцев.
— Объяви, что завтра в полдень женщины и дети могут беспрепятственно покинуть город. Их не тронут.
Не все сразу поняли, что означает его приказ, но Гаурон не был 'всеми'.
— Повелитель, прошу, дайте мне еще немного времени! Я клянусь, что до новой луны Сорент будет наш!!
— У тебя было достаточно времени, — незначительной новой нотки в тоне было достаточно для того, что командующий стал бледнее голодного вампира, — А мои приказы должны быть исполнены. Точно и в срок. Отводи войска.
— Повелитель, — вервольф рухнул на колени, — Неделю! И я положу его к вашим ногам! Оставьте город нам, эти рабы не достойны вашего внимания…
— Кого ты пытаешься обмануть?! Ты защищаешь тех, кто не повинуется владыке, Гаурон?! — прошипела вампирка.
— Нет!! — рявкнул он, — Я просто считаю, что мои солдаты имеют право на эту добычу!
— Они получат свое, — холодный голос Властелина прервал спор, — Все получат свое… Отводи войска, Гаурон.
Больше никто не спорил.
Те, кто покинули Соррент в следующий полдень, до конца жизни молились на полковничью вдову Женевьеву: именно она не меньше чем боевой атакой прорвала ворота, оттеснив озлобленных мужчин, и вывела обезумевших женщин, готовых скорее целовать ноги Черному лорду, чем хоронить от голода своих детей.
Целовать ноги не пришлось, их действительно не тронули: даже слабоумному не пришло бы в голову нарушать слово властелина. Их проверили и заставили отойти вместе с основными силами. После чего Повелитель направился под стены один, и в руках у него была только флейта…
Глупый, так и не повзрослевший певец видел, что после него в Соренте не осталось никого живого. Через два дня, когда вести достигли столицы, а Повелитель появился уже у ее стен, Делос был сдан, поэтому участи Сорента избежал. Он просто сгорел.
А еще глупый певец успел хорошо разглядеть возвращающегося Властелина — у него были жгучие черные глаза, матово мерцавшие антрацитовой гладью…
За всю войну Сорент остался единственным умерщвленным городом: возможно, Властелин сам опасался своего необычного оружия и демонстрировал его лишь в крайних случаях, предпочитая воевать обычными средствами. Что с того?
Ведь та, ради которой были забыты уют и безопасность, слава и роскошь неприступного Анкариона, осталась именно там: ей некого было спасать в отличие от Женевьевы. И наверняка она продолжала надеяться на встречу… Случайность, которая в этот раз прошла мимо, и в безымянной общей могиле города призраков осталось похороненным сердце пока еще живого.
Что было потом? Потом он сошел с ума, каялся в каком-то Храме… Его взяли в оборот светлые, долго допрашивали. Скитался… Потом была встреча с Форианом. Новая жизнь, новое имя, новая цель — уничтожить лживое чудовище…
А потом война закончилась, и менезингер Кеннет окончательно канул в небытие, похоронив обломки разбитой лютни вместе с памятью о том, чьи руки ее касались. Петь — он тоже больше не пел. Никогда.
Он тщательно, по всем канонам, выстроил свое новое безупречное существование и не позволял ни одной трещинке появиться в этих канонах. Мысль об исполненном долге, согревала в часы уныния, ведь в конце концов именно долг превыше всего и он есть у каждого. Но жизнь оказалась упрямой, как и память, вырываясь из заданных рамок…
Как и Дамон, всегда находившийся вне всяких рамок и ограничений. Видеть его живым и вполне благополучным, окруженным семьей, друзьями — было оскорблением самому мирозданию!! Как он смеет быть счастливым, разрушив все, до чего смог дотянуться?!
Это не правда, это игра! Очередная его черная извращенная игра, как и тогда, сотни лет назад…
Но черные глаза смотрели на него с усталой грустью и сожалением. И робко закрадывалось ощущение, что когда-то давно нечто важное было не замечено, не понято и утрачено навсегда. Что-то, важнее чего действительно нет…
— Лучше бы ты меня убил, — признал Ориэнн вар Видар, но услышать его было некому.
Диниэр так и заснул на середине дороги, доверчиво прильнув к плечу темного мага: организм сказал свое веское слово, и беспамятство перешло в крепкий восстанавливающий сон, как только внешние чувства сделали вывод о безопасности. Он не проснулся ни когда его избавляли от обуви и остатков одежды в грязи и ссохшейся крови, ни когда укладывали в настоящую постель, а волшебница затягивала глубокие порезы на плечах и груди невольно бледнея: в камере замка Маур Рузанна не разглядывала узника подробно, и теперь при виде шрамов лишь только кусала губы, представляя как ЭТО выглядело, когда раны были свежими. Тут и лучший целитель в одиночку бы не справился, а Фейт отвоевал эльфенка у смерти без всяких чар, практически на одних знаниях и упорстве!