Монгольская (золотоордынская) власть, вначале огнем и мечом выжигавшая любые акты неповиновения и сопротивления, а затем буквально «кнутом» вгоняя целые страны и народы в рамки империи, созданной Чингис-ханом, к середине XIII века добилась того, что практически весь Дешт-и-Кипчак и Восточная Европа оказались вовлечены, и вовлечены насильственно, в «совместное проживание» внутри Улуса Джучи. Тем не менее Улус Джучи, окончательно сформировавшийся территориально к середине 1240-х годов и имевший, как и Еке Монгол Улус, федеративное устройство [16, с, 169], а следовательно, представлявшийся образцом монархического федерализма, включал в себя «субъекты», наделенные разным статусом. Это в первую очередь касается территорий с отличными от номадических формами хозяйствования, как, например, Русь и Хорезм, основой экономики которых было земледелие, шли же окраин, периферийных областей государства, к которым принадлежала и Башкирия [21, с, 100], где кочевой (полукочевой) уклад жизни населения хотя и занимал подобающее место, однако в силу географического расположения страны подразумевал не такие жесткие, строго вертикальные, как в главном домене золотоордынских властителей, отношения вассала с центральной властью. При этом приоритетом отношений между сторонами оставалось безусловное подчинение вассала своему сюзерену.
Таким образом, положение башкирских племен, в 1240-х годах окончательно инкорнированных в состав державы Джучидов, оказалось схожим с положением русских княжеств, что предусматривало обязательную выплату ханского ясака, участие воинских контингентов в военных походах, тыловое обеспечение армии и т. д. При этом монголами, в отличие от кыпчакско-половецких племен, у башкир была сохранена правящая верхушка. Так, Муйтэн-бий, «вернувшись оттуда (из похода на запад. — В.3.)… в своей стране был бием» [20, с. 145]. Кроме него башкирские предания сообщают о своих биях у бурзян, кыпсаков, тамьянцев, которых Муйтэн подчинил себе. В общем-то, схема управления, очень схожая с той, которую монголы установили для Руси: главный правитель, утвержденный и поддерживаемый монгольскими (золотоордынскими) ханами, и подвластные ему удельные князья (бии). «Как на Руси был великий князь владимирский, который отвозил в Орду дань, собранную с удельных князей, так и в Башкирии был глава сильнейшего племени, власть которого распространялась и на другие племена. Подобно тому, как на Руси ярлык на в ели к. о е княжение Владимирское по воле хана переходил от одной княжеской династии к другой, так и в Башкирии ярлык верховного бия мог переходить от одного племени к другому. Монголы и сами не были заинтересованы в чрезмерном усилении одного из башкирских племен. Поэтому верховными биями в разное время могли быть предводители усергенского и бурзянского племени. В преданиях усерген подчеркивается, что именно их племя было сильнейшим, а в преданиях бурзян таким лее статусом наделяется бурзянское племя» [2, с, 17]. Если и дальше проводить аналогии с Русью, столь полезные в изучении проблемы, нельзя исключать того, что башкирские бии (улусбеги), как и их русские коллеги, враждовали между собой за обладание ханским ярлыком, а это красноречиво подтверждает имперскую позицию, занимаемую верховной властью, действовавшей по принципу «Разделяй и властвуй!» В этой связи утверждение о том, что «Монголо-башкирская война… окончилась вничью» [1, с. 166], выглядит достаточно нелепо, хотя бы по причине регулярных наездов ханских баскаков и акций устрашения, творимых ордынцами на землях башкирских племен. И наконец (и еще раз о Руси!): никто же не утверждает, что положение Руси (кстати, не поставлявшей рекрутов в ордынское войско[113]) в политической, экономической и военной системах Улуса Джучи даже во времена Ивана Калиты, выторговавшего у хана Узбека привилегию взимания дани, напоминало положение страны независимой, страны, «сыгравшей» с монголами в 1237–1240 годах «вничью»…