Теперь уже трудно сказать, что это были за основания. Так, дайте-ка подумать… пытаемся вспомнить… нет, не вспоминается. Половину времени мы не помнили, что происходило три часа назад. Наша память в этом месте мало чем отличалась от памяти золотых рыбок. Золотых рыбок, которые каждый вечер отправлялись в путешествие в крохотном маленьком мешочке, а по утрам возвращались в свой аквариум. Нам помнилось, что Карен не умолкала день за днем, целую неделю, к концу которой мы прониклись мыслью: Джо вовсе не такой человек, как мы о нем думали в первые три или четыре месяца.
Джим Джеккерс оторвался от компьютера.
— Да, Джо, все будет готово, — ответил он. — Я сейчас как раз довожу их до ума.
Ответ Джима был как бы сигналом для Джо — все, можно уходить, но он почему-то задержался у стены бокса. То было время между первым и вторым повышениями Джо.
— Спасибо, Джим, — сказал он и посмотрел на нас.
Мы не сдавались. Мы не хотели возвращаться к своим столам под нажимом Джо Поупа, когда Бенни дошел до самой кульминации истории.
— Как поживаете? — спросил Джо.
Мы оглянулись. Мы пожали плечами. Очень даже ничего, сказали мы ему.
— Отлично, — сказал он.
Наконец Джо ушел, и мы недоуменно посмотрели друг на друга.
— Это была отвратительная демонстрация силы, — объявила Карен Ву.
Мы сказали Джиму, что ему надо бы уйти, если именно он привлекает внимание Джо Поупа. Если именно из-за него Джо двинулся в нашем направлении, то Джиму лучше уйти.
— Но это мой бокс, — удивился Джим.
— Может, он просто хотел как-то так — по-человечески, — предположила Женевьева Латко-Девайн.
Женевьева была голубоглазой блондинкой, высокой, грациозной и холодной. Даже женщины признавали ее непобедимую красоту. Как-то на Рождество ей сделали шутливый подарок — вставную челюсть с неровными рядами порченых зубов. Ей предложили носить ее круглый год, чтобы уравнять всех нас. Но когда Женевьева надела эту штуковину, мы — особенно мужчины — обнаружили в себе желание иметь гнилые зубы.
Мы попросили Бенни закончить его историю. Он продолжил с того места, где остановился.
Карл и его жена, сбросив звонки с мобильников, долго молча сидели в машине. Наконец Мэрилин повернулась к нему и с нежной, требовательной настойчивостью сказала: «Тебе нужна помощь, Карл».
Карл решительно покачал головой: «Не нужна мне никакая помощь».
«Тебе нужна медицинская помощь, — настаивала его жена, — а ты не хочешь это признавать и из-за этого губишь наш брак».
«Нет у меня никакой депрессии», — возразил Карл.
«Да тебя можно студентам показывать как классический пример депрессии, — гнула свое Мэрилин, — и тебе просто необходимо лекарство…»
«Откуда тебе это известно? — спросил он, обрывая жену. Карл наконец повернулся и уставился на нее со свирепым и несчастным выражением лица. — Ведь ты, Мэрилин, не психиатр, а? Не можешь же ты знать все разделы медицины! Так ведь, а? Так ведь?!»
«Раковые больные, Карл, — сказала она с растущим раздражением в голосе, — не самые счастливые люди на земле, веришь ты этому или нет. Я очень многим моим пациентам рекомендую антидепрессанты. Если у человека депрессия, то я это прекрасно вижу — я знаю симптомы, я знаю, какой вред это может принести семье…»
Карл позволил Мэрилин закончить тираду. В этот момент улицу переходила Джанин Горджанк, направлявшаяся на работу. Он вдруг решил, что именно так должна выглядеть женщина-мать. Некрасивая, но и не уродливая. Широкобедрая, но не толстая. Личико пухленькое, но с девичьей привлекательностью, которая у кого-нибудь вполне могла вызвать безумное желание пригласить ее на школьную вечеринку. Ребенок, подумал Карл, не есть единственное следствие деторождения. В этом процессе рождается и мать. Вы видите их каждый день — сексапильные женщины с небольшим животиком и чуть наметившимся двойным подбородком. Вечно сорокалетние. У вас возникает ощущение, что это чья-то мать. Где-то есть ребенок, сделавший эту женщину матерью, а она ради ребенка изменила внешность, чтобы лучше играть эту роль. Карл был отделен от Джанин корпусом машины, а потому мог смотреть на нее, не испытывая потребности вскочить и убежать, и словно бы увидел ее в первый раз за много месяцев, а может быть, и лет.