— Мне не нравится эта идея.
— Слушай, а может, ты и правда маньяк?
— Ладно уж, открывай. Если честно, я и сам уже не помню, что там валяется, — небрежно бросил Джерри.
Ивон открыла чемодан, и Джерри стало немного страшно. Словно она и правда заглянула в его душу и увидела все коробочки с его детскими страхами. Джерри действительно не очень хорошо помнил, что именно лежит в чемодане, однако его взгляд тут же уткнулся в школьный фотоальбом.
Многие люди с удовольствием показывают свои детские и юношеские фотографии, но Джерри Уэллинг к ним не относился. Именно поэтому он стащил из шкафа свой школьный альбом и замуровал его на чердаке бабушкиного дома. Логичнее было бы вообще выкинуть эти фото, но что-то помешало ему пойти на подобный шаг. Может, он боялся, что мать рано или поздно хватится альбома и потребует его вернуть. А может, не нашел в себе сил так жестоко расправиться с прошлым, каким бы неприятным оно ни было.
Он склонился над Ивон, с любопытством разглядывавшей содержимое чемодана, и вытащил альбом из-под самого ее носа.
— Что ты делаешь?! — возмутилась Ивон. — Я же хотела посмотреть!
— Там нет ничего интересного.
— Уверена, что есть. Иначе ты не стал бы его вытаскивать. Будь последовательным, Джерри. Раз уж ты позволил мне открыть чемодан, то дай посмотреть и фотографии.
— Вот именно — чемодан, — лукаво улыбнулся Джерри, пряча альбом за спиной. — О фотографиях речи не было.
— Отдай, — обиженным, совсем как у ребенка, голосом попросила Ивон.
— Ты что, собралась плакать? — засмеялся Джерри.
Ивон решительно поднялась и сделала несколько шагов по направлению к Джерри, а Джерри, почуяв опасность, сделал несколько шагов назад.
— Джерри?!
— Ивон?!
— Только одним глазочком…
— А вдруг ты увидишь там вырезки из газет?
— Ну и что? Я же хочу знать, кто ты такой, — улыбнулась Ивон и в следующую секунду уже пыталась вырвать альбом из рук хохочущего Джерри.
Он поднял руку, и Ивон пришлось подпрыгнуть, но ей все равно не удалось схватить альбом — Джерри был на две головы выше нее.
Устав от тщетных попыток, Ивон обиженно надулась, отвернулась и пошла к двери. Джерри опустил руку и посмотрел на серенький альбом — глупую книжку с фотографиями, из-за которой он поднял такую бучу.
— Ивон! — позвал он ее.
Она обернулась, и Джерри прочитал в ее глазах откровенное желание остаться.
— Извини, шутка была и впрямь дурацкой. Иногда я не могу себя заставить вовремя остановиться. Возьми, если ты, конечно, все еще хочешь его посмотреть.
Джерри протянул Ивон альбом, почти уверенный в том, что она уже не хочет смотреть фотографии. Но он ошибся. Ивон осторожно подошла к нему — словно все еще боялась, что он опять выкинет какой-нибудь номер, — и взяла у него альбом.
Устроившись на каком-то старом ящике, Ивон принялась рассматривать фотографии. Она не просила Джерри комментировать снимки, и за это Джерри был ей бесконечно благодарен. Узнает ли его Ивон в этом забитом толстяке с большими грустными глазами? Глупый вопрос — конечно, узнает. Ивон чувствует его, как ни одна другая женщина не чувствовала его раньше.
Джерри не хотел смотреть, но все же заглянул ей через плечо и снова увидел Щекастого — это «гордое» прозвище приклеилось к нему еще в младших классах.
Щекастый был толстым, неуклюжим, неуверенным в себе ребенком, который к тому же рос без отца. Друзей у Щекастого было мало, но и те немногие ребята, что водили с ним знакомство, относились к нему скорее снисходительно, нежели серьезно.
Отсутствие друзей Щекастый компенсировал не самым скверным занятием — чтением. Богатая библиотека Дианы Уэллинг — его мать не прочла и трети купленных ею книг — помогла мальчику раздвинуть узкие стены дома, оклеенные текстильными обоями скучного серо-голубого цвета, и вырваться в яркий, красочный мир, полный любви, жизни, приключений. Иногда, путешествуя по воображаемым мирам, Щекастый настолько забывал о том, кто он такой, что, возвращаясь в реальность, испытывал разочарование, граничащее с депрессией.
На одной из книжных полок Щекастый нашел томик Шекспира и, вдохновленный творениями великого поэта, начал писать стихи. Как и всякий поэт, Щекастый испытывал жгучее желание, чтобы его стихи хотя бы кто-нибудь прочитал и понял. Диана Уэллинг, кичившаяся своей интеллигентностью, была слишком холодна для того, чтобы чувствовать поэзию. А немногочисленные приятели Щекастого называли стихи скучищей и жутко возмущались, когда Артур Ромминг, учитель литературы, задавал учить стихотворения наизусть. Бабушка Нинель была прекрасным человеком, но, к несчастью, ничего не понимала в стихах. Щекастый долго думал и наконец решился показать свои стихи учителю.