Джерри, Ивон и О-Марджори хохотали от души, глядя на проделки Корни, который никак не мог понять, с чем он имеет дело.
— Это снег, Корни, — объяснил щенку Джерри, — Обыкновенный снег. Для тебя, конечно, он необыкновенный, а вот для твоих родителей привычное дело.
— Родителей? — косо посмотрела на него Ивон. — Нет, я, конечно, люблю Корни как члена семьи, но мы вовсе не его родители. Мы хозяева. Обыкновенные хозяева, которые любят свою собаку. И вообще, я терпеть не могу, когда хозяева называют своих питомцев сыновьями или дочками. По-моему, звучит глупо и пошло.
— Ничего пошлого и глупого я в этом не вижу, — огрызнулся Джерри. — Что пошлого в том, что люди так любят своего щенка или котенка, что сравнивают его с ребенком?
— Не знаю. Но меня это раздражает.
— Тебя вообще раздражает все, что касается детей. Всегда, когда я пытаюсь поговорить с тобой о ребенке, ты начинаешь беситься и делать такое лицо, будто я с тобой поделился какими-то мерзкими подробностями вроде того, как сходил в туалет.
— Не драматизируй, Джерри.
— Да так и есть. Видела бы ты себя со стороны в такие моменты.
— О, Джерри, не надо так строго судить Ивон. Наверное, она просто еще не готова стать матерью, — вмешалась О-Марджори.
— Не готова? — хмыкнул Джерри. — Прости меня, но Ивон уже не восемнадцатилетняя девочка. Мама родила меня, когда ей было совсем немного за двадцать.
— Многие женщины рожают и после тридцати пяти, — фыркнула задетая Ивон. — И вообще, я не хочу об этом говорить.
— Вот видишь, — кивнул Джерри О-Марджори. — Опять. И выражение лица такое же.
— Какое?
— «Фи, какая гадость. Дорогой, ты что, хочешь превратить меня в инкубатор?»
— Ты сам все опошляешь, — раздраженно буркнула Ивон.
— Я просто пытаюсь понять, почему женщина за тридцать никак не может решиться завести ребенка.
— Заводят собаку, Джерри. И мы с тобой ее завели.
— Вообще-то я не собирался заменять ребенка собакой. Я надеялся, что Корни как-то подготовит нас к будущей жизни.
— К ребенку? — усмехнулась Ивон. — Что ж, можешь считать, что Корни нас подготовил. Точнее, не подготовил, а объяснил, почему мы не можем стать родителями.
— И почему же, хотел бы я знать?
Ивон отвернулась от мужа и повернулась к О-Марджори, словно этот сакраментальный вопрос задала ей подруга.
— Знаешь, с чего начинается теперь наше утро?
О-Марджори отрицательно покачала головой.
— С того, что мы с Джерри выясняем, кто пойдет гулять с Корни. Джерри толкает меня в бок и говорит, что он сидел за романом до трех часов ночи и не сможет подняться и открыть дверь, даже если в нее позвонит президент. Я объясняю ему, что сидела за своим романом до пяти утра, но Джерри отвечает мне на это густым храпом. Как ты думаешь, О-Марджори, кто идет гулять с собакой? — Когда подруга неопределенно мотнула головой, Ивон продолжила: — Конечно же я. Но это еще цветочки по сравнению с тем, что творится вечером. Вечером я в надежде на то, что Джерри исправит утреннее упущение и выгуляет нашего любимого песика хотя бы один раз, стучусь к нему в кабинет. Что же я слышу в ответ на свое предложение? А то, что к Джерри пришло вдохновение, так что сейчас отрывать его от романа настоящее кощунство. То, что мою музу спугнул скулеж Корни, никого не волнует. Я должна идти и выгуливать собаку, которая уже физически не может ждать, пока хозяева разберутся, чья муза важнее.
— Вы люди творческие, — мягко ответила О-Марджори, понимая, что этот возмущенный монолог адресован не ей, а хмурому Джерри. — Вам тяжело брать на себя ответственность.
— Увы, Джерри так не считает. Он просто перекладывает ответственность на меня, как видно полагая, что мой пол позволяет мне легче мириться с неудобствами. Не сомневаюсь, что с ребенком будет то же самое. Мне придется вставать по ночам, менять памперсы и заниматься кормлением в одиночку. Ведь я же женщина. Правда, Джерри?
— Иногда у меня возникает чувство, — повернулся Джерри к О-Марджори, решив продолжить традицию, начатую женой, — что я женился не на Ивон, а на Хелене Колхэм. Во всяком случае, подобные речи я слышу уже не впервые. Ивон не хочет готовить одна, потому что это дискриминация. Ивон не может убираться, потому что это дискриминация, и наконец, апофеоз всего этого феминистического идиотизма: Ивон не хочет ребенка, потому что и это дискриминация. Мне что же, рожать его самому? Чтобы Ивон не считала себя ущемленной?
— О, ну зачем ты так, Джерри?
— Пусть говорит, мне плевать. Если честно, я была бы не против. Но, увы, это невозможно. А вообще-то дело тут вовсе не в моем «феминистическом идиотизме». Просто в моей семье, в отличие от семьи Джерри, не было культа мужчины. Мой отец не считает зазорным взять в руки швабру и протереть пыль в гостиной. Он прекрасный кулинар. И всегда был замечательным отцом. Кстати сказать, его отцовство не сводилось к тому, чтобы гулять со мной в парке по выходным. Папа не брезговал менять мне памперсы и кормить меня из ложечки…