— Одно у него определенно хорошо получилось, — зло улыбнулся Джерри. — Поить тебя из бутылочки. То-то я смотрю, как ловко ты управляешься с виски.
Ивон вспыхнула. Ей впервые в жизни захотелось влепить Джерри пощечину, но она сдержалась.
— О, Джерри, ну нельзя же так, — поспешила вмешаться О-Марджори. — Шутки над родителями запрещенный прием.
— А он и не шутил, — усмехнулась Ивон, пытаясь скрыть за усмешкой слезы, подкатившие к глазам. — Оскорблять моих родителей Джерри считает каким-то особенным шиком. Наверное, сказываются детские комплексы. У него-то нет даже пьющего отца. А мать до сих пор трясется над старыми фотографиями мужчины, который послал ее ко всем чертям и ушел к другой…
— О, Ивон!
— Ну и стерва же ты!
— О, Джерри!
Зачерпывая комья рыхлого снега носками сапог, Ивон направилась к Корни, который все еще пытался разобраться в том, что такое снег, и внимательно обнюхивал сугроб около дома миссис Твидди. Ей мучительно хотелось куда-нибудь сбежать, скрыться где-нибудь, подальше от ядовитого взгляда Джерри и вообще от людских глаз. Ей хотелось плакать, но она еще в детстве поняла, что слезы никого не трогают. Напротив, делают людей еще злее. Если ты плачешь, значит, ты слабый, А если ты слабый, тебя можно бить. Лучший способ самоутверждения — довести противника до слез. А Джерри становился ее противником все чаще и чаще.
Ивон подставила лицо ветру и снегу. Когда глаза заволокла холодная бело-серая дымка, она почувствовала некоторое облегчение. Вот так бы стоять и стоять, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг.
Тем же вечером Ивон позвонила Салли.
— Салли, можно попросить тебя об одолжении?
— Без проблем, Ив. О каком?
— Я хотела сменить обстановку и поработать над романом у тебя. Дня три-четыре, не больше. Ты не против?
— Конечно нет, приезжай. Тем более я все равно собиралась заглянуть сегодня к О-Марджори.
— Отлично. Тогда я собираю вещи и мчусь к тебе.
— Жду, дорогая, до встречи.
Ивон положила в сумку ноутбук, зубную щетку, свой любимый широкий свитер и джинсы. Заглянув к Джерри, она застала его за работой. Он заметил сумку в ее руках и удивленно спросил:
— Куда это ты собралась? Уже почти десять.
— К Салли, — невозмутимо ответила Ивон. — Хочу поработать у нее. Корни отнял у меня много времени, и, боюсь, я не сдам книгу в срок.
— А обо мне ты не подумала? — поинтересовался Джерри. — У меня вообще-то тоже сроки.
— Джерри, не будь эгоистом. Мой отъезд тебя беспокоит только из-за того, что некому будет гулять с Корни. Я думаю, ты с этим справишься.
— Конечно, справлюсь. Но…
— Я поеду. Ты прав — уже поздно.
— Хочешь, я подвезу тебя?
— Нет, я уже вызвала такси.
— Ты надолго?
На секунду Ивон показалось, что Джерри и впрямь беспокоит ее отъезд.
— Не думаю. Обычно мы с Салли ссоримся уже через неделю.
— Ладно, — пожал плечами Джерри. — Поезжай. Удачной работы, Ивон.
— Спасибо, — прошелестела Ивон и скрылась за дверью.
А ведь ей даже показалось… Нет, это всего лишь ее иллюзии. Джерри не станет ее держать, даже если она соберется уйти насовсем. Что ж, уйти на время лучше, чем разойтись насовсем. И уж точно гораздо лучше, чем дышать воздухом, пропитанным раздражением и неприязнью друг к другу…
— Марджори, как вы считаете, мистер Уэллинг часто обижал свою жену?
Марджори Флэм посмотрела на подругу, ожидая наткнуться на взгляд, исполненный праведного гнева, но с удивлением поняла, что Ивон смотрит вовсе не на нее. Марджори показалось, что ее подруга вовсе не здесь, в зале суда, а совсем в другом месте. О чем она думает? Что видит?
— Мисс Флэм, отвечайте на вопрос, — напомнила судья.
Так и не угадав, о чем думает подруга, Марджори кивнула судье.
— И Джерри, и Ивон легкоранимые люди, — начала она. — Сами понимаете, людей творческих очень легко обидеть, задеть, вывести из душевного равновесия. А обида как опьянение. Ты находишься в каком-то тумане, сам не понимаешь, что говоришь…
— Ближе к делу, мисс Флэм, — покосилась на свидетельницу Алисия Таккер. — Мистер Уэллинг обижал свою жену?
— Я вела именно к этому, — объяснила Марджори. — Джерри обижал Ивон, да. И Ивон тоже обижала Джерри. Но они не хотели друг друга обижать. Просто иногда они говорили как будто на разных языках. В такие моменты они не были самими собой, они словно становились другими людьми, людьми, которые не понимают, чего хотят друг от друга и как добиться того, чего они хотят. Как будто кто-то лишал их способности мыслить, рассуждать, обсуждать свои проблемы. И они начинали говорить друг другу гадости, о которых потом горько жалели. Оба жалели…