И в самом деле, куда они подевались?
— Я сбегаю, позову их! — говорю я.
Но в этот момент появляются главный хирург и врачиха приемного отделения. Она недавно окончила медицинский институт, и ей еще не успели присвоить звание. Нас она замечает сразу. Но главный хирург торопливо ей что-то выговаривает, и она молча следует за ним мимо нас…
Останавливает их обоих голос полковника:
— Товарищ майор!
Главный хирург какое-то время раздумывает, словно решая, стоит подойти или нет.
Подходит, но с недовольным выражением на длинном лице.
— Слушаю вас, товарищ полковник!
— Товарищ майор, я прошу вас срочно прооперировать меня, — негромко произносит полковник.
— Ну, разумеется, вам срочно, а тяжелораненые пусть подождут! — вдруг вскипает главный хирург.
Полковник вспыхивает. Я чувствую, что ему стоит огромного труда сдержаться, не сказать майору что-нибудь такое же резкое и гневное. Отвечает он сдержанно, с достоинством и с неприкрытой обидой в голосе:
— Я просил вас о срочной операции только потому, что к вечеру мне надо быть в дивизии…
В лице главного хирурга что-то меняется. Но говорит он строго и, как мне кажется, чуть-чуть похваляясь:
— В нашем медсанбате неукоснительно соблюдают правило: первым оказывают помощь тем, кто в ней больше нуждается. И никаких исключений, товарищ полковник…
— Тогда простите, что побеспокоил вас, — странным голосом произносит полковник и, обняв меня за шею, говорит: — Пошли, лейтенант!..
И мы все втроем ковыляем к выходу. В эту минуту мы с Яхиным испытываем к главному хирургу самую что ни есть лютую ненависть. Будь на то наша воля, мы на месте полковника раз пять поставили бы его по команде «смирно». Чтобы знал, как разговаривать со старшим по званию! Чтобы знал, как строить из себя борца за справедливость!
Мы идем и слышим, как позади нас воцаряется напряженная тишина. Неожиданный поступок полковника вызывает у врачей растерянность.
Открываем дверь, выходим на крыльцо…
И вдруг нам в спину ударяет голос врачихи:
— Вернитесь, товарищ полковник!
Но мы, не обращая внимания на оклик, продолжаем спускаться по ступенькам.
— Вернитесь!
Она догоняет нас в самом низу лестницы.
— Товарищ полковник, вы напрасно обижаетесь… Вы же видели, как у нас забито… На каждого хирурга только тяжелораненых по тридцать человек… Мы совсем не управляемся… А раненые все прибывают!
Но он не отвечает ей. Добравшись до «санитарки», он хватается обеими руками за дверцу и рывком, почти без нашей помощи, поднимается в кабину. По его побледневшему лицу, по остановившемуся взгляду все видят, какой ценой достается ему этот показательный прыжок.
— Товарищ полковник, остановитесь! — взволнованно говорит врачиха. — Я попробую уговорить главного хирурга…
— Не надо уговаривать, — задумчиво произносит он и, помедлив, добавляет: — Он прав.
И еще, помедлив:
— К тому же мне к вечеру нужно быть в полках. Штурм Берлина, доктор, не такое уж частое мероприятие, чтобы им можно было пренебречь…
А последнее звучит совсем как гром среди ясного неба:
— Особенно для легкораненых товарищей, вроде вашего нового командира дивизии…
— Что? — одновременно вырывается у меня и у врачихи.
…Этим эффектным признанием в общем-то и закончилась наша первая встреча. Яхин повез его в дивизию, а я задержался, чтобы сдать остальных раненых. По-разному восприняли неожиданную новость молоденькая докторша и главный хирург. Она долго причитала и охала. Он даже не изменил выражения своего длинного толстогубого лица. Сказал лишь:
— Ну и что?
Где и когда полковника оперировали, я не знаю. Одно ясно, что с ногой у него уже в Вюнсдорфе был полный порядок. Все-таки, когда он шагал мне навстречу, я имел достаточно времени разглядеть его.
А он прошел мимо и даже бровью не повел. Может, просто не узнал, а может, устыдился того, чему я был свидетель. Минут слабости и обид? И не подозревает, что именно они, эти мгновения, сказали мне о нем, о силе его, больше, чем все остальное…
ОДНАЖДЫ В ПОЛЕТЕ
Обычно самолет этого рейса не в состоянии забрать всех желающих. Всегда оставался десяток-другой пассажиров, которые улетали на следующий день. Но сегодня было продано лишь восемь билетов. Недобор составлял тринадцать человек. Правда, перед самым объявлением посадки в зал ввалилась, загородив все проходы узлами и чемоданами, очень шумная и нарядная толпа цыган. Но они оказались провожающими. Улетала молодая цыганская пара: оба красивые и бойкие, по-видимому молодожены.