Плакали все трое. Но основную партию вел старший, семилетний Гошка. Рыдая, он то и дело восклицал:
— Папки нет!.. Папка пропал!
— Слышишь? — кивком головы показала мне на него Зина, пеленавшая Ниночку. Это у нее получилось как напоминание о несчастных «сиротках».
— Слышу, слышу, — пробурчал я.
— Ну, узнал что-нибудь?
— Вся милиция поставлена на ноги. Во главе с Юрой Силантьевым.
— Ну и что он? — Ее большие карие глаза блеснули нездоровым интересом: наверно, она считала, что Юрка до сих пор по ней сохнет.
— Рад до пят, что наконец дело ему нашли.
— Да перестань жилы из меня тянуть! — набросилась она на Гошку.
Тут захныкал средний, пятилетний Бориска:
— Папки нет!.. Папка плопал!..
Зина не выдержала:
— Да пропади он пропадом, макрорус несчастный! — и выбежала из комнаты.
— Не хочу моклоус! — с ходу переключился Бориска.
— Ну, хватит плакать, ребята! — сказал я обоим макаровским чадам. — Никуда ваш папка не денется! Скоро придет!
— Не придет! — проплакнул Гошка.
— Почему это не придет?
— Мамка его домой не пустит!
— Не пустит, — плача поддакнул брату Бориска.
— И не пущу! — сказала вошедшая Зина. — Пусть катится туда, откуда пришел!
Мальчишки дружно заревели.
— Ох, господи! — воскликнула Зина. — Если вы сейчас же не прекратите выть, я тоже уйду и никогда больше не приду!
Оба мгновенно перестали плакать. Только шмыгали носами.
— Н-да! — произнес я.
— Что «н-да»? — резко обернулась она ко мне. — Думаешь, меня все это устраивает? — и сокрушенно добавила: — Если бы ты знал, Шнырек, как я устала от всего.
Что я мог ответить на это? И тут, очень кстати, я услышал тонкий голос нашей редакционной курьерши, тети Тани:
— Петр Петрович! Город!..
— Я зайду еще! — пообещал я Зине…
Так и есть — Силантьев!
— Где бегаешь? — проворчал он.
— Да тут дела всякие… Ну что?
— Ты можешь сейчас приехать ко мне?
— Да. Где он?
— По полученным сведениям, топает пешком в Москву.
— Как пешком в Москву?
— А чего тут удивительного? Ходят же некоторые пешком вокруг света?
— Зачем в Москву? И зачем пешком?
— Вот это ты у него сам спросишь.
— Слушай, Юра, — меня снова начала брать злость на моего зама, — главное мы узнали. Он жив-здоров. А так — человек в отпуске. Может топать куда угодно. Хоть в Москву, хоть в Ташкент. И мне неясно, зачем я тебе срочно понадобился?
— Видишь ли, в последний раз его видели сегодня утром. Потом он как сквозь землю провалился.
— Ну, с ним, я вижу, мы не соскучимся.
— А я о чем говорю? Так что давай приезжай. Съездим, посмотрим. Далеко он уйти не мог. Я со своим начальством договорился. До завтра меня отпускают.
— Никак не могу. Мне надо газету подписывать.
— Неладно получается, товарищ главный редактор! Втравили меня в эту историю, а сами в кусты?
— Послушай, Юра. Я одного не понимаю: зачем это нам? Мне, тебе? Ну, я скажу Зине, что он жив-здоров, идет в Москву пешком. И все. Еще не хватало, чтобы я гонялся за ним по дорогам. Достаточно я здесь из-за него побегал.
— Все сказал?
— Все.
— Так слушай. Я никогда никакого дела не бросал на полпути. Если хочешь — поедем вместе. Нет — поеду один… Ну, так как же?
Юрий обидчив и самолюбив. В конце концов, ничего страшного не случится, если номер подпишет Виктор Алексеевич. В чем в чем, а в этом на него можно полностью положиться. И я пошел на попятный.
— К утру вернемся?
— А как же! У меня со своим начальством отношения серьезные!
— Ну хорошо.
— Так жду к двум в Управлении…
Я вызвал Виктора Алексеевича, сказал ему, что уезжаю. Он весь напрягся от любопытства.
— Пока одна туманность, — ответил я на его вопрос о Макарове и попросил зайти к Зине, передать ей от моего имени, чтобы не волновалась. Мол, звонили из города, сказали, что благоверный ее жив-здоров и выполняет срочное задание областной газеты.
— Передать, конечно, можно, — с явным неодобрением произнес отсекр.
— Ну, я поехал…
От нас до города добираться тридцать пять минут на электричке. За четверть часа такси доставит к Управлению.
Но на такси была большая очередь. Пришлось сесть в трамвай. В пять минут третьего — на пять минут позже установленного времени — я входил в Управление.