Раздались голоса: «Який молоденький!», «Мабуть, тилькы з училища»…
Я готов был провалиться сквозь землю.
— Да, он очень молод. Да, он недавно окончил училище. Да, он впервые на фронте…
Господи, когда все это кончится! Я жалобно посмотрел на капитана…
— Но у него немалые медицинские знания. Если я начну перечислять, что он умеет как медик, у меня не хватит пальцев на руках и ногах!
Капитан молодец! Он поднимал мой авторитет. Я с удовольствием и смущением слушал дифирамбы в свой адрес и, снисходительно отмечая про себя отдельные преувеличения, в то же время быстро поверил во все остальное.
— Он учился у крупных профессоров медицины… Посещал лучшие клиники… Окончил с отличием…
И вдруг я вздрогнул:
— Но главное — он ваш командир, и все его приказания вы должны выполнять беспрекословно!
По лицам санитаров видно, что в их отношении ко мне наступил перелом. Моих добровольцев прямо распирало от гордости, что в командиры они заполучили такую выдающуюся личность.
— Лейтенант!
— Слушаю вас, товарищ капитан!
— Переход до Днепра займет у вас двое суток. Но если вам удастся дойти за сутки или за сутки с небольшим, вы и ваш взвод спасете дополнительно жизнь не одному десятку людей. И постарайтесь в походе выбрать время, чтобы подучить товарищей. — И обращаясь ко всем: — Вопросы есть?
— Есть! — выкрикнул парень в кожаной куртке.
— Я вас слушаю.
— Як видносно амуниции?
— В отношении обмундирования дело обстоит так. До сих пор не подошел вещевой склад. Прибудет же он, как нам сообщили, не раньше чем через четыре дня. Ждать его мы не имеем ни времени, ни права. Обмундирование доставим вам на место. Ясно?
— Ясно! — воскликнул парень.
Капитан посмотрел на свои большие карманные часы и сказал:
— Сейчас десять тридцать. На сборы даю полчаса. Выступление взвода ровно в одиннадцать ноль-ноль.
Капитан Борисов проводил нас только до околицы. Дальше мы были предоставлены самим себе. Еще в селе я не видел ни одного человека, который бы не оглянулся, не посмотрел нам вслед. Действительно, трудно вообразить что-нибудь более странное и непонятное, чем мой санитарный взвод. Тринадцать гражданских в самой несуразной штатской одежде шагали к фронту в сопровождении лейтенанта и старшины, вооруженного автоматом. «Что за люди? — читали мы в каждом взгляде. — Схваченные ли полицаи, которых ведут на допрос? Или же бывшие партизаны, пожелавшие присоединиться к регулярным частям? А может быть, просто мобилизованные местные жители? Но тогда почему под конвоем?» Словом, взвод — загадка!
Правда, выступили мы из села как нормальное подразделение — строем по двое. Но вскоре взвод был оттеснен проходившими машинами на обочину и вытянулся цепочкой. Я с опаской оглядывался: кое-кто из моих санитаров уже смешался с чужими гражданскими, и различить издалека, где наши, а где не наши, было почти невозможно. Так и отстать недолго!
Я догнал старшину, который шел впереди.
— Саенков! Скомандуйте, чтоб подтянулись. А то тащатся как сонные мухи!
Старшина шагнул с дороги в поле и, сложив рупором ладони, громко и раскатисто крикнул:
— Взво-о-од! Не отставать!
Те санитары, что были на виду, поближе к нам, зашагали быстрее. Другие по-прежнему плелись где-то в хвосте.
Старшина повысил голос:
— Вы что, не слышали команду? Всем подтянуться!
От группы чужих гражданских оторвался и бросился догонять товарищей кто-то из отставших… Всего только один!.. И вдруг мне показалось, что людей во взводе стало меньше. Обеспокоенный этим, я решил пересчитать санитаров.
Один… Два… Три… Шесть… Семь… Восемь… Десять… А где остальные?.. Неужели потерялись? Я лихорадочно стал считать снова… Один!.. Два!.. Три!.. Шесть!.. Семь!.. Восемь!.. Десять!.. Двенадцать!.. Откуда еще двое взялись? По-видимому, я пропустил их. Но где же тринадцатый?
— Старшина, одного не хватает! — заявил я Саенкову.
— Кого?
— Я ведь еще многих не знаю. Просто я посчитал. Одного нет.
Старшина пробежал взглядом цепочку и сказал:
— Да нет, товарищ лейтенант, все на месте!
— Тринадцать?
— Сколько было, столько и есть!
Но все-таки я решил проверить. Снова прошел в голову цепочки и встал у обочины.
Мимо меня плелись санитары…
Первым, подавшись корпусом вперед, шагал мужчина лет тридцати — тридцати пяти. Обращало на себя внимание его лицо с крупными волевыми чертами. Фамилия у него была такая же значительная, как внешность, — Орел. Вначале я почему-то считал, что это его прозвище. Но оказалось: так значился он и в списке, который передал мне старшина…