— Свободы у них нет, — завершила она, что тут же подтвердил и Стаська, бродивший по огромному хоздвору:
— Хорошая у нас страна: послали проволоку искать — теперь до звонка свободен. — Стаська совсем уж по-родственному прижал меня к ржавой ковбойке, обтягивавшей выпуклую, отнюдь не чахоточную грудь. Ростом он мне был по плечо, но «в спину», как говорил отец, не уступал. Вот на кого он был похож — на артиста Пуговкина в роли Софрона Ложкина из кинохита моего детства «Дело пестрых».
— Сколько у нее детей? — не удержался я от бестактного вопроса.
— Я девятый, — усмехнулся Стаська. — Одна вообще уже ничего, продавщицей работает.
Через пару лет эта продавщица родила незнамо от кого, потом — еще раз, уже знамо — снова от Стаськи… Герою не помеха и чахотка…
— Ау-у!.. — донеслось из мира живых. — Клиент, вы где? Я говорю: мы исполнили ваш заказ с превышением. На ближайших стволах никаких палачей не обнаружено. Или вы нам не доверяете?
— Что вы, что вы… Но, может быть, они ничего не знали про своего дядю — он на них и не оказал… как бы выразиться… воспитующего влияния. Я бы хотел у них спросить, каким они его запомнили.
— Телефонов мы не даем. Ну хорошо, только ради вас. Можете позвонить по моей трубке… троим. На ваше усмотрение. Козловски, в сэшеа? Мм, у них сейчас ночь. Впрочем, на Западном побережье… Хорошо, попробуем. Так, набираем… Говорите!
— Алло, добрый вечер, кэн ай спик… могу я поговорить с фрау Козловски? — с чего-то вырвалась у меня эта фрау.
— Бабушка-а, тебя кто-то спаашивает! — радостно закричал девчоночий голос, с усилием выговаривавший русские слова.
— Спроси, чего ему надо! — расслышал я далекий базарный крик.
— Я звоню из России, я хочу поговорить о ее родственнике, Григории Залмановиче Волчеке, — из деликатности я тоже произнесЗалманович.
— Он из Ооссии, он хочет поговоить поо какого-то твоего оодственника!
— Госсподи, мы уехали от этой России, а она за нами сюда прется! Про какого еще родственника? Про Волчека? Это что, такая фамилия? Не знаю я никакого Волчека, скажи, чтоб больше не звонили!
— Ну что, вы довольны? — любовался моей оторопелостью Иван Иваныч. — У вас еще два выстрела.
— Я бы, пожалуй, позвонил вот этому Габсбургу…
— Габсбургу-франкфуртскому? Это можно. Габсбург-фр, Габсбург-фр… Так, набираем. Все. Ждите ответа.
— Что бы ему такое сказать, чтоб он сразу трубку не бросил?..
— Скажите, что ищете наследников Григория Волчека. Что Россия собирается им выплатить компенсацию за прадядюшку.
— Слишком уж… круто. Алло, алло, вы меня слышите? Здравствуйте, вас беспокоит общество «Мемориал», мы занимаемся восстановлением исторической памяти, нас интересует ваш родственник Григорий Залманович Волчек. — Я спешил выложить побольше, чтобы зацепить Габсбурга-фр хоть чем-нибудь.
Молчание. Таинственные звуки, нездешние голоса.
— Вас интересует Гирш Залманович Волчек? — Голос был более чем здешний. — А почему вы решили, что он меня интересует?
— Ну, люди обычно интересуются своей родословной, хотят быть причастными к вечности…
— У вас там все такие? В «Мемориале»?
— По крайней мере, должны быть такие…
— Я считал, там чистая политика. Откапывают ляйхен… трупы… чтоб их повесить на кого надо. А нельзя повесить, так и пусть себе лежат. Мои-то клиенты только свое фергангенхайт, свое прошлое откапывают, дядюшки-дедушки, онкели-гросфатеры их не сильно интересуют. — Габсбург-франкфуртский рассуждал неспешно, словно давал заранее подготовленное интервью. — Зато вот Райкина, если бы могли, из гроба бы выкопали и сюда привезли. А раз Райкина нет, давай хоть Задорнова, хоть Евдокимова, хоть Петросяна. Я им их сюда и вожу. А кто-то возит русскую дер зенф, горчицу. Сервелат. Здесь любого вурста завались, а они скупают в Руссланде по дешевке и везут. Если шимелем… плесенью тронется, тоже ничего, надрают с женой постным маслом, чтоб блестела, и скормят. И ничего, еще никто не гешторбен.
— А вот Гирш Залманович гешторбен. И если бы вы — с вашим знанием людей — рассказали нам, что вы о нем знаете…
— Да что про кого можно знать? Вы про своего фатера все знаете? А ваши киндер про вас?
— Знают, каким я им открывался, что про меня говорят… А что в вашей семье говорили про Гирша Залмановича?
— Чего про него говорить? Попал в молотилку, вот и весь разговор.
— А какой он был — честный, нечестный, добрый, злой?..
— Вы прямо как кинд… Как маленький. Для своих каждый аллес гут, для конкурентов все унелих, все нечестные.