— Не трогать крестьянство! Мы — его партия!
— Грабители!
— Позор!..
Свердлов помолчал несколько секунд, потом, повысив голос, напомнил первые выступления большевиков во ВЦИК:
— Мы указывали на необходимость организации деревенской бедноты и на сплочение этой бедноты с городским рабочим классом... Были приняты декреты, говорящие о продовольственной диктатуре... Мы знали, что зажиточные слои населения отвернутся от нас, но деревенская беднота составляет большую часть населения...
— Не большую, а худшую, — завопил кто-то справа.
— Я тебе дам «худшую», кулацкая морда, — прогремело слева.
— Мы знаем, — продолжал Свердлов, — что единственным представителем бедноты, только одной бедноты и рабочего класса, является наша партия, партия коммунистов-большевиков.
Аплодировали большевики. Бесновались левые эсеры.
— Вы не бедноту представляете, а нищету, — вопили они. Из левых рядов отвечали:
— Долой кулацких идеологов!
— Довольно с ними нянькаться...
Свердлов выдержал паузу:
— Товарищи, я полагаю, что следующий оратор, содокладчик, представитель меньшинства ЦИК, аргументирует с достаточной полнотой, почему левые эсеры в тех или иных вопросах не считали возможным голосовать с нами, а считали необходимым голосовать против нас. Я полагаю, что наши товарищи по фракции, товарищи большевики-коммунисты сумеют с достаточным спокойствием выслушать всякое рассуждение на какую угодно рискованную тему... Позвольте, товарищи, попросить вас возможно меньше мешать. Я вообще не отличаюсь многословностью, я скоро кончу, будьте добры немного потерпеть.
Наступила на некоторое время тишина.
Свердлов посмотрел на Спиридонову — она переглядывалась с Камковым. И словно отвечая им, он спокойно, твёрдо произнёс:
— Мы глубоко уверены, что полное одобрение встретят все наши действия в борьбе с контрреволюцией.
Когда выступала Мария Спиридонова, Григорий Ростовцев, состоявший в охране съезда, находился в зале. Эта женщина, лет за тридцать, с нервным, дёргающимся лицом, говорила резко и, как показалось Григорию, излишне экзальтированно — в этом человеку, говорящему правду, нужды нет. Невольно сравнивал Ростовцев её тон с уверенной, неторопливой речью Свердлова.
В рядах, где сидели левые эсеры, царила тишина. «Любят они Спиридонову», — подумал Григорий.
Она говорила, будто всё время старалась кого-то обвинить. Даже Ленина.
— Я не понимаю деятельности наркомзема Середы, я не понимаю товарища Ленина — я была у него, унижалась, просила дать два миллиона для сельскохозяйственной коммуны.
Ленин покачал головой, что-то записал — значит, ответит, значит, врёт Спиридонова. Но он не перебил её, даже не посмотрел в её сторону.
Свердлов предоставил слово Владимиру Ильичу.
— Товарищи, позвольте мне, несмотря на то, что речь предыдущего оратора местами была чрезвычайно возбуждённой, предложить вам свой доклад от имени Совета Народных Комиссаров...
Ленин говорил о Брестском мире, о необходимости создать новую, организованную, дисциплинированную армию, построить её на новых началах. Это продиктовано сложившейся обстановкой.
— Да, товарищи, — продолжал Владимир Ильич, — кто теперь прямо или косвенно, открыто или прикрыто, толкует о войне, кто кричит против брестской петли, тот не видит, что петлю на шею рабочим и крестьянам России накидывают господа Керенский и помещики, капиталисты и кулаки.
Его перебивали. То и дело раздавались грубые выкрики: «Мы уйдём! Мы хлопнем дверью!»
— Если есть такие люди, которые предпочитают с советского съезда уходить, то скатертью дорога! — Ленин не оставлял левым эсерам никаких путей для маневрирования. — Когда нам здесь говорят о бое против большевиков, как предыдущий оратор говорил, о ссоре с большевиками, я отвечу: нет, товарищи, это не ссора, это действительный бесповоротный разрыв, разрыв между теми, которые тяжесть положения переносят, говоря народу правду, но не позволяя опьянить себя выкриками, и теми, кто себя этими выкриками опьяняет и невольно выполняет чужую работу, работу провокаторов.
За аплодисментами зала не слышны были злобные выкрики эсеров.
Свердлов внимательно следил за рядами, где сидели левые эсеры. Он уже не сомневался в том, что они что-то замышляли. Хотя значительная часть их поутихла: Ленин говорил о продовольственном вопросе настолько убедительно, с такой силой логики, что даже они аплодировали ему.
— Тысячу раз не права Спиридонова, когда подносила вам отдельные факты, будто она была у меня, будто бы унижалась и просила. Многие товарищи бывали у меня и знают, что не может быть этого, не может быть такого отношения к товарищу. Должно быть, плоха эта партия, если лучшие её представители унижаются до сказок.