Плоды трудов Якова Михайловича сказывались. Доставлено и роздано боевым дружинам оружие из Ижевска. Горные техники во главе с Федичем привезли свой «подарок» — доставили с Пышминско-Ключевского медного рудника динамит, целых 12 пудов.
Раскрывался организаторский талант Сергея Черепанова — Луки. Его избрали председателем Екатеринбургского Совета. А Павел Быков? Какие стихи пишет парнишка, какая в нём чистая и красивая душа! «Жаль, что уехал Михаил Вилонов», — сокрушался Андрей. Его послали с партийным заданием в Самару. Зато Батурин — какая это интеллектуальная сила! Он активно помогал в создании партийных школ, и одна из них находилась на Вознесенском проспекте, начала работать в ноябре 1905 года. Яков Михайлович выступал в школе с лекциями о Программе партии, слушал доклады Батурина об истории революционного движения и теории научного социализма. Здесь, в этой комнате с несколькими рядами скамеек, керосиновой лампой на маленьком столике и с красующимся лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» готовились кадры пропагандистов, которые потом разъезжались по всему Уралу.
А Федич — Сыромолотов... Именно он предложил разбить город Екатеринбург на боевые участки и закрепить каждый из этих участков за боевой дружиной.
Свердлов подсчитывал силы — сейчас очень важно знать, сколько человек в вооружённых отрядах на окрестных заводах, приисках, рудниках. Это нужно знать, чтобы план восстания, который разработал комитет, был реальным.
Когда наступила реакция и Екатеринбург наводнили казачьи части, Яков Михайлович на вопрос товарищей, что делать дальше, ответил, как всегда, коротко и бодро: «В подполье. Нам не привыкать».
Тут кстати оказалась дача Бессера, которому члены комитета доверяли самые конспиративные дела. Они уже считали его членом большевистского секретариата.
Это были трудные для большевистской партии дни. В Екатеринбурге провалились многие явки. Шпики шныряли по всему городу. За голову Андрея обещано пять тысяч рублей... А Свердлов продолжал работать, поддерживал бодрость у других членов комитета. Намеченная на февраль 1906 года конференция большевиков Урала, несмотря ни на что, состоялась.
Уезжая в Пермь, где он находился потом около полугода, Яков Михайлович зашёл проститься к Бессеру:
— Не знаю, скоро ли свидимся. Но я рад встрече с вами и вашей семьёй. Если позволят обстоятельства, буду писать.
Какие уж там «обстоятельства»! Бессер узнал, что Андрей, тогда уже Михалыч, арестован в Перми, в тюрьме он изучает языки, читает одну за другой книги по философии, организует с политическими заключёнными занятия по теоретическим вопросам.
И всё-таки Яков Михайлович находил время, чтобы написать своим екатеринбургским друзьям. Удивительные эти письма, дошедшие до наших дней. Он слал их отовсюду, куда забрасывала его нелёгкая судьба революционера-профессионала, — из тюрем, из подполья, из глухой Курейки, из таёжного Максимкиного Яра, из заполярной Туруханки и Монастырского. В них, этих письмах, — стремление помочь людям найти своё место в жизни, влить веру в будущее, поделиться оптимизмом — этим сокровищем, которым он обладал в избытке. Поражают в письмах Якова Михайловича доброта, чуткость, внимание и отсутствие хоть малейшего сетования на тяжелейшие условия жизни заключённого и ссыльного. Наоборот, бодрость, вера в светлое грядущее, в неминуемую победу революции!
Часть третья.
ПОСЛЕ ФЕВРАЛЯ
Никто не поверил бы, что из школы нелегального кружка и подпольной работы, из школы маленькой гонимой партии и Туруханской тюрьмы мог выйти такой организатор... работы партии...
Глава тринадцатая.
Здравствуй, Питер!
Ещё не отступили зимние холода, ещё чернел на обочинах тротуаров опавший, потерявший и силы, и красоту свою снег, а весна уже заявила о себе моросью, окутавшей высокие шпили Адмиралтейства и Петропавловки.
Ночная тишина в Петрограде чуткая, настороженная. Она улавливает каждый звук и звонко разносит его по всему огромному городу. Здесь, на Петроградской стороне, услышишь сигналы паровозов с Финляндского или Московского вокзалов, перекличку сирен ещё не проснувшихся полностью заводов и даже далёкие-далёкие пароходные гудки. Да что там говорить — металлический звон сапог городового о мостовую ещё недавно можно было услышать за квартал, а то и дальше. Ростовцев научился отличать эти шаги, шумные, уверенные.