И вот я среди книг. Пушкин, Гоголь, Фадеев, Шолохов и многие другие знакомые и незнакомые авторы ждали своих читателей. Так прошло часа два, может быть, три; в библиотеку никто не приходил.
«Рабочий день на исходе, и ни одного читателя»,— с досадой думал я, продолжая рыться в книгах. Отобрав несколько десятков интересных произведений, я решил отправиться по цехам.
Токарный цех, куда я зашел в первую очередь, встретил меня дружным однотонным гулом работающих станков.
Я остановился у одного станка и несколько минут наблюдал за работой горбатого парня, завидуя и восхищаясь ловкостью его рук. На моих глазах обыкновенная березовая чурка превращалась в шахматную фигуру. «Мне бы такие руки, стоял бы я сейчас у станка и вот так же превращал деревянную чурку в шахматного коня»,— мелькнула мысль.
Ко мне подошел начальник цеха.
— Библиотекарь? Очень хорошо. Располагайтесь вон на том столе. Сейчас будет перерыв.
Едва я успел разложить принесенные книги, начался перекур.
Стряхивая с себя стружки, к столу подходили токари и просматривали книги. Только тот парень, кем я восхищался, стоял в стороне и курил. Я подошел к нему.
— А вы, может быть, возьмете что-нибудь почитать?
— «Как закалялась сталь», что ли?— с усмешкой спросил он — Это я уже читал.
— Прочти еще раз,— вступил в разговор пожилой токарь.— Когда же ты, наконец, человеком станешь, Жуков Иван?
— А что девать, Кондратьич? Такая уж у инвалидов судьба.
— Посмотри на него,— Кондратьич показал в мою сторону.— Тяжелее тебя болен, а в институт поступил.
— Мне и семилетки хватит. В театральный институт все равно не поступлю...— Жуков сделал несколько затяжек и, выпустив табачный дым, продолжал: — В Доме культуры хотел в драмкружке заниматься... Не приняли... Инвалиды нигде не нужны.— Махнув рукой, он направился к своему станку.
«Неправда! Сильные духом везде дорогу пробьют»,— хотел возразить я, но сдержался, решив поближе познакомиться с Жуковым и тогда вернуться к этому разговору.
Поднимаясь по лестнице в швейный цех, я остановился и прислушался. Девушки пели так, для себя, и среди общего хора выделялись сочные красивые голоса. Песня оборвалась, когда я вошел в цех.
— А вот и кавалер пришел,— шутя заметила высокая девушка.— Что же ты стоишь? Растерялся? Не бойся, не укусим!
Все засмеялись.
— Девушки,— сказал я, с трудом сдерживая волнение,— а почему бы нам не организовать хор?
— Пробовали,— послышался ответ.— Да нет руководителя...
— А если еще попробовать?
— Не верим мы в эту затею!..
«Где взять руководителя?» — размышлял я по дороге домой. Зашел посоветоваться к Морошкину.
Он встретил меня радушно. За чаем расспрашивал о первых шагах на библиотечном поприще. И я рассказал ему о мечте горбатого токаря и о девичьих грустных песнях.
— Хорошо, Валерий, что тебя волнуют Судьбы других. Плохо, когда человек теряет веру в свои силы. Ты, Валерий, оказался сильнее своей судьбы! И теперь работаешь среди людей, обиженных судьбой. Настала и твоя очередь вступить в армию исцелителей человеческих душ. Нелегкое это дело. Но тебе ли бояться трудностей? Так вот, Валерий,— продолжал Морошкин,— иди в дом отдыха «Связист», . живут там Вера Максимовна и Виктор Александрович Зверевы. Они помогут тебе организовать художественную самодеятельность. Я записку Зверевым напишу...
Глава 2
Меня вызвали в институт на первую экзаменационную сессию. В канцелярии заочного отделения толпились студенты. Со всех уголков Советского Союза съехались они сюда. За плечами у них годы войны и многолетняя работа в библиотеках. Сейчас возрасты и ранги смешались в одно понятие — студент-заочник.
— Вас поселят в комнате № 17,— сказал мне методист, вручая зеленую зачетную книжку и направление в общежитие.
— В одной комнате будем жить,— услышал я чей-то голос. Обернулся и увидел худощавого человека с узким подбородком.— Подождите меня. Вместе пойдем. А вот и наша резиденция,— указал мой спутник на одну из дверей студенческого общежития.— Да там уже кто-то живет!
Нас встретил загорелый мужчина с непослушным чубом и шрамом на левой щеке. На своей тумбочке он укладывал потрепанные тетради.
— Дома я мало успел сделать, В сельской местности вообще время не замечаешь,— проговорил он.— Работать и учиться трудно.
Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошла подвижная молодая женщина. Мы с удивлением смотрели на непрошеную гостью. А она, угадав наши мысли, представилась:
— Женя Минаева, староста первого курса. Прошу всех назвать фамилию, имя и отчество, должность.
— Иванов Николай Николаевич... заведующий сельской библиотекой,— откликнулся наш сосед по комнате.
— Кто же это вас так разукрасил?— кивнув на шрам, поинтересовалась Женя.
— Во время войны с немецкой овчаркой «поцеловался»,— усмехнулся Иванов,
А того, с кем я пришел, звали Алексеем Ильичом Ермиловым. Жил он в Мелитополе и работал директором библиотеки педагогического института.
— Так вот, мальчики,— записав эти сведения в тетрадь, сказала Женя.— На лекции не опаздывать... Ну и вообще будьте умниками! Ладно?
— Постараемся!— весело за всех ответил Ермилов.
Курс истории КПСС читал нам профессор Толоконский. Был он высокий, подтянутый. Говорил просто. Иногда рассказывал о событиях, s которых сам принимал участие.
На экзамене студенты успокаивали друг друга:
— Дядька мировой. Сдать можно!
Настала моя очередь. Профессор пригласил сесть.
— Прочитал я вашу контрольную работу.
— И ничего не поняли?— тихо спросил я.
— Нет, разобрал. Правда, времени пришлось много потратить, почти целый день. Но я не жалею. Нечасто студенты-заочники балуют нас самостоятельными работами. Многие предпочитают списывать с книг. Одна студентка переписала почти всю мою брошюру, и я не знал, чью работу я проверяю — свою или ее. Ну что ж, давайте побеседуем. Тащите билет.
Вопросы были трудные, и я чувствовал, что отвечаю на них неуверенно. Но экзаменатор, взяв мою зачетную книжку, полистал и, к моему удивлению, поставил «хор».
— Почему же «хор»?— несмело проговорил я.— В школе мне поблажек не делали.
— И я вам поблажек не собираюсь делать,— возразил Толоконский.— Оценку поставил вполне заслуженно. Вы активно участвовали в семинарах. И ваша контрольная работа мне понравилась.
Вернувшись из института, я приступил к выполнению учебного плана, по которому каждый студент-заочник должен был провести библиографический обзор новинок художественной литературы.
В обеденный перерыв отправился в швейный цех.
Сперва из-за приличия слушали внимательно, затем начали шептаться и открыто переговариваться. По всему видно было, что они просто меня не понимают и им неинтересно.
Наскоро закруглив беседу, я вышел из цеха. «Библиотекарь из меня не получился»,— вздохнув, подумал я, вспоминая о совете учительницы немецкого языка научиться какому-нибудь ремеслу...
Было это в девятом классе. Учительница возвратила мне непроверенную контрольную работу. Во время перемены я подошел к ней со своей тетрадью.
— Я ничего не поняла, что вы там написали,— сердито буркнула она.
— Мой почерк трудно разобрать. Но где же выход?— настойчиво-нетерпеливо продолжал я.
— Ну что вам можно посоветовать?— смягчилась учительница.— Не следует вам мучиться. Зачем вам десятилетка? Освойте какое-нибудь ремесло и работайте себе на здоровье.
Учительница вышла из класса, а я стоял растерянный, ничего не соображающий.
Вспомнив сейчас этот разговор, я решил теперь, после неудачи с обзором, попробовать клеить коробочки. Мастер картонажного цеха дал мне бракованные заготовки, я приступил к работе.