— Я другое слышал, — встряло очередное размытое лицо. Ричард решил больше не пить и выпил — стало жарче, но не веселее, и люди вообще слились в одно широкое пятно, как мазок на плохой картине. Он изо всех сил слушал дальше: — Мне другое рассказывали. Хотя про того же парня, если он вдруг помер — светлая память… — Быстро выпили за незнакомого мореходца. — Что, мол, ходок наш закалённый был, яды эти в малых дозах на себе пробовал, ему всё как с гуся вода было. А дружку его не успели зелье из нужных листьев заварить, так кони двинул. Этот, говорили, вообще никакие лекарства не мог — а лекарства-то все на травах каких-то сделаны!
— Иммунитет, — кто-то ввернул умное слово, и в таверне опять загоготали.
Когда его вытолкали на улицу, Ричард не понял. Видимо, он развеселился и начал то ли петь, то ли танцевать что-то непристойное, вот и получил пинка. Только бы не по-испански, вечно с языка слетает… Пошатываясь, он добрёл до мостовой и рухнул там, запрокинув тяжёлую голову и уставившись в небо. По лицу стучали холодные толстые капли дождя. Снова дождь, вечный дождь… Дик давно не видел солнечных земель.
Из-за манёвра захваченного испанцами «Генриха» он не видел, что происходило на вражеском корабле. Уже когда они поняли, что к чему, и попытались обойти или выручить тонущих союзников, удалось разглядеть пожар. Но тогда из моря торчали одни мачты, а вокруг стремительно темнело…
Только бы никто не пострадал. Они уцелели, конечно же! Даже если ценой своего корабля. Ричард старался делать вид, что его это не волнует, но он не мог… А здесь, далеко за полночь на дождливой улице, и скрывать нечего — не от кого. От себя не убежишь — он так и не избавился от воспоминаний, ставших частью собственного сердца. Есть вещи, которые ножом не вырежешь, даже если постараешься. Память. Узы. Что-то ещё.
Кинжал с акульей гравировкой. Надо было убрать его сразу, чтобы никакого соблазна, но Дикон задержался, помогая выбрасывать трупы за борт… К пятнадцати годам он хорошо это умел. Очень жаль, что ранили старпома: несмотря на то, что Хуан ко всем относится с одинаковой прохладцей, было ясно, что корабль и его обитателей он любит всей душой! Или не очень ясно, но… хотелось верить.
Кинжал с акульей гравировкой. Испанские зубы, непобедимая сталь. Надо было гордо швырнуть подарок за борт, лишь бы сейчас он не оттягивал руку так заманчиво! Бить в спину плохо, хуже не придумаешь, но иначе он не справится. Никогда в своей жизни.
Кинжал с акульей гравировкой… Дон Рокэ знал много вещей, но он не мог знать, как повернётся этот клинок. До этой минуты Дикон тоже не знал. Всё происходило слишком быстро — он лишь увидел возможность и метнулся воспользоваться ею. Голова и шея старпома в крови, после боя здесь в крови всё, но это рана, и рана не из лёгких.
— Не стоит… со мной… есть ещё раненые.
— Помолчи. «С тобой» надо прямо сейчас.
И с вами — тоже… Ты и так опоздал на пять лет. Тогда не было сил, теперь не хватает смелости.
Кто ты теперь? Повсюду чужой, повсюду приёмыш, подброшенный солёными морскими ветрами и горьким плачем английского дождя; можешь протянуть руку любому, но вместо этого поворачиваешься спиной и гордо задираешь подбородок. В одиночку выживают только безумцы, человеку нужен дом.
— Насколько… всё плохо?
— Терпимо. И не такое заживало, — три аккуратных шага и последний в жизни спокойный вдох. — Этого следовало ожидать — в следующий раз будем осторожнее.
И всё же не стоило брать на борт чужаков, связываться с ядами. Оружие честных людей — сталь, а из-за этого маленького иноземца англичанам припишут подлость! Ричард не без труда поднялся и, пошатываясь, побрёл через мост под сухую крышу, не уверенный, что у него остались деньги на ночлег. А слёзы на щеках или капли дождя — и самому не разобрать.
Ускорив шаг под усиливающимся градом, Дик врезался в какую-то ведьму. В порту и в переулках ошивались десятки подобных особей, но стоило им почуять неладное — всех как ветром сдувало. Ричард хотел было посторониться, однако она сама преградила путь.
— Ты умрёшшь, — прошамкала старуха, глядя ему в глаза.
Пальцы сжали рукоять кинжала. Она была тёплой.
— Нет, — как будто чужой голос, какой-то хриплый, — нет. Я не хочу умирать. Не сейч… Уйди с дороги, ты как со мной разговариваешь?!
Ведьма только прикрыла глаза и растворилась в дожде. Моргнув и оглядевшись, Ричард её уже не увидел.
Комментарий к 9. «Зелёная гниль»
* один европейский путешественник действительно пробовал на себе разные яды; ситуация, симптомы и последствия списаны с реальных убийственных трав и растений, но чутка сдвинуто время происходящего (первая информация о таких экспериментах, которую я нашла, приходится уже на начало 17 века), к тому же, смешаны свойства разных ядов (из которых самый знаменитый - кураре, со схожим влиянием на организм, но не распространяющийся воздушно-капельным путём).
========== 10. «Лейтенант» ==========
1587
— Бедные нидерландцы, они страдают! — вздохнул Валме со всем возможным сочувствием. — Но, кажется, эти вполне себе весёлые.
— Конечно, — откликнулся Луиджи, — потому что это испанцы, Марсель.
— Правда? Неловко получилось…
«Слава короля Филиппа» не переставала удивлять. Как приятно, так и не очень. Пока что корабль не сделал ничего хорошего, кроме того, что вовремя появился, но люди вроде ничего — не шарахаются, не пристают без повода, и вообще торгуют себе и торгуют, словно их больше ничего не касается. Напросившись с кем-то из малознакомых моряков в порт, а оттуда — на местную ярмарку, Марсель не собирался брать с собой вечнострадающего боцмана. «Вечнострадающий» — от «вечнозелёного», между прочим. Должно же быть хоть какое-то развлечение! Джильди умел портить развлечения одним только своим скорбным лицом.
Сегодня Луиджи, на счастье, не скорбел, и это было мило с его стороны.
— Но нидерландцы страдают, — мало того, что не скорбел, даже поддерживал разговор. Поправив скользкую коробку с товарами со «Славы», Марсель прислушался. — Ещё бы, вечно кто-то давит на них, религию свою продвигает… Ты знал? У них там настоящий раскол!
— Слышал… Тем не менее, они подогнали нам кораблик.
— И на том спасибо… Вообще ребятам повезло с расположением, — боцман увлёкся, видимо, видя перед собой не дорогу, а карту. Марселю пришлось следить, чтобы ещё и Джильди не спотыкался по дороге, а споткнуться было где. — Вот они и торгуют. На суше — рыбой и цветами, а сюда, похоже, привезли мыло и масло.
— Да уж, — хохотнул виконт, — представляю рожи англичан, если бы кто-то попытался впарить им РЫБУ! Своей — хоть облопайся…
— Действительно. И вряд ли у них был выбор, плыть сюда или не плыть, — понизил голос Луиджи. — Насколько я слышал, наместник Испанских Нидерландов, герцог Алва… ну, который…
— Который брат, я понял, — благо письмо со стола оказалось никому не нужно, Марсель несколько раз его читал, но не нашёл ничего, кроме каллиграфического дворянского почерка и сухого отчёта. — Ты его видел когда-нибудь?
— Нет, что ты, — чуть не выронив коробку, боцман довольно ловко подхватил её на лету. — Почти пришли… Не видел, но интересовался. Дон капитан сказал — «представьте себе меня, только ещё хуже». Вопросы отпали…
Прекрасная характеристика, а какая, наверное, точная! Ярмарка показалась за углом, и Луиджи чудесным образом смешался с торговцами, метнувшись куда-то вперёд. Озираясь по сторонам и стараясь не врезаться в кого-нибудь большого и страшного, Валме держался боцмана «Славы», думая, чем бы заняться после того, как они выгрузят своё мыльное добро на прилавок. Не заставят же деньги считать, хотя почему нет? А потому что… Может, какая-нибудь досочка на палубе нуждается в срочной полировке? Лучше это, чем среди англичан куковать.
Без Рокэ было смертельно скучно. Не то чтобы совсем «без» — благодаря ведьминского вида бабуле, давно забытой туземке с цветочных берегов и настоящим чудом уцелевшему листу им удалось сварить какую-то жуть, и Марсель уже был готов отказаться от затеи и искать человеческого лекаря, но упомянутая жуть всё-таки вернула Алву в мир живых, каковой он явно собирался оставить раз и навсегда. Правда, ненадолго: дон капитан сначала потребовал самый подробный доклад, который они могли выдать, и для этого лучше всего подходил Хуан — старпом явно втихаря заготовил речь, перед тем как соваться в каюту. Выслушав трагедию от и до, Рокэ нагрузил всё того же Хуана тонной указаний, в перечень которых входило — помочь «Славе» с торговлей, перерисовать вымокшие карты, вести журнал и оставить его в покое. Последнее Суавесу не понравилось, но он честно передал.