Всё кончается. Свобода, вечер, жизнь. Главное — быть к этому готовым.
— О чём задумался? — действительно, один голос Тересы может заставить улыбаться. Милейшая женщина и верная служанка в этом доме.
Лучшее, что в ней есть — какое-то молчаливое чувство такта. Хуан довольно долго молчал, не желая нарушать отдалённый гомон и сладкое тепло в тесной, уютной кухоньке для прислуги.
— Обо всём понемногу.
— Вот и я так думаю, — немного невпопад отозвалась женщина, расставляя тарелки по местам. — Господа скоро закончат ужинать, я это потом протру… Обо всём, говоришь? Это важно, никуда не денешься. Вы, никак, с юным сеньором не поладите?
— Поладим?.. — Зачем «ладить» господину и слуге? — Я ни с кем не хочу сближаться. То есть… ближе, чем есть сейчас.
— Хочешь не хочешь, всю жизнь провисеть на середине не удастся, — веско заметила Тереса. — Дон Рокэ… мне кажется, ты его либо полюбишь, либо возненавидишь, третьего не дано. Хотя о доне герцоге говорят всякое, послушаешь — так уши завянут.
— Может быть, — Хуану не хотелось слушать о доне герцоге, как Тереса называла господина Алваро, но разговор требовал поддержания. — Вы, стало быть, любите?
— Конечно, — широко улыбнулась женщина и внезапно разразилась недлинной, но пылкой речью о том, как она, конечно, всех в этом доме любит и уважает, но дон Рокэ — просто замечательный, что он и сорванец, и лапочка, и озорства, и серьёзности ему не занимать, и всё в одном флаконе, какой же хороший ребёнок. Хуан не нашёлся, что ответить. Характеристика незабвенная, только не даёт ровным счётом ничего.
Будь у него в те же шестнадцать лет дворянский дом, дворянские деньги и дворянское время, тягучее и бесконечное, которым аристократы баловались, как дети игрушкой, понять сеньора было бы проще. Но, во-первых, Хуан никогда не ставил цели понять сеньора — приглядывать за оружием, вытирать пыль с книг и всё такое прочее можно было и без глубоких мыслей. Во-вторых, что-то не состыковывалось.
Например, то, что при всей замечательности юного сеньора между ним и остальным семейством стояла глухая непроходимая стена — столь осязаемая, что иногда её можно было разглядеть воочию. Или то, что иногда, задумавшись, Рокэ смотрел перед собой холодным стеклянным взглядом, и ему никак нельзя было дать шестнадцать.
Судя по тени, пролегшей на лице Тересы, и она хотела что-то добавить, но пора было идти. Опустевший трапезный зал, посуда, которую необходимо убрать и вымыть, непогашенные свечи — всё так просто и понятно, как и любая механическая работа.
— Доброй ночи, сеньор, — столкнувшись с Рокэ на пороге, Хуан в сотый раз забыл, что добавлять «сеньора» не обязательно.
— Доброй… — косо посмотрев на него, пробормотал наследник и поплёлся наверх. Хуан не понимал, что может быть такого утомительного в ужине, чтобы едва волочить ноги, тем более что чаще всего Рокэ носится по дому, саду, улицам и площадям с завидной скоростью. Впрочем, сановных родственников у него тоже не было. Пожав плечами, он молча взялся за работу. И в кои-то веки это не помогло освободить голову от мыслей.
Дёрнул же его чёрт подниматься по этой лестнице! В широкий круг обязанностей прислуги входили даже такие мелочи, как задувание свеч, если они вдруг горели в неположенное время. Предлог так себе, но Хуан напомнил себе, что ему всё равно, выставят и выставят — найдёт работу получше… Всё равно в комнату Рокэ пришлось ломиться без разрешения, поскольку вежливый стук сеньор проигнорировал, лёжа ничком на постели и даже не сняв одежды.
А свечи и вправду горели. Повременив с гашением, Хуан подошёл к кровати и опустился на одно колено, неуверенно коснувшись тёмных прядей на лбу сеньора. Рокэ не открыл бы дверь, даже если бы хотел — однажды, вытащив утопающего, знакомый матрос назвал подобное состояние полуобморочным. И требующим срочного внимания.
На счастье, Хуан отлично запоминал инструкции, рекомендации и прочие приказы; когда он вернулся через полчаса, шагая по уже спящему дому, с приготовленным по памяти отваром из нашедшихся в доме полезных трав, ничего не изменилось. На первый взгляд. Стоило на секунду отвернуться к столу, как тихий шорох нарушил молчание дома — кружка полетела на пол и разбилась, залив пол травяным настоем, а сам Хуан оказался прижат к столу лицом вниз с приставленным к горлу ножом. Сталь, коснувшись кожи, показалась ему тёплой — словно та, что всегда носят в кармане.
— Что ж, я предполагал и такой вариант, — вполголоса сказал Рокэ. Удивительно для возраста, но говорить громко он не любил вообще — может, ради впечатления, может, ещё из какого принципа, однако сейчас громче бы и не вышло. Хуан отстранённо заметил, что прыжок и хватка весьма сильны. — Отец бы не взял тебя из обычной прихоти…
— Простите, я не понимаю, о чём вы, — какая глупая фраза, и какая честная. — Причём здесь господин?
— Что было в кружке?
— Лекарство, сень… Дон Рокэ, я не сбегу и не буду с вами драться, но сейчас вам лучше лечь.
Наверное, в других домах за такое мнение его бы выкинули на улицу без денег и одежды. Но Хуан и не собирался выказывать подобострастие, да и вообще разживаться тёплыми чувствами к дворянам. Болен — лежи, здоров — иди, будь ты хоть герцог, хоть Его Величество.
— Уж это я сам решу, — решайте на здоровье, только вы сейчас упадёте. Хуан подождал — не упал… И всё ещё не пошевелиться. — Допустим, ты говоришь правду; зачем пришёл?
— Погасить свечи. Увидел вас и решил помочь, — а вот огрызаться не стоило, с кем бы ты ни говорил. Впрочем, этот порыв Рокэ оставил без внимания.
— Помочь? Всё в порядке, — Хуану послышалась горькая усмешка, — я имею в виду, в порядке вещей, как заведено в этом доме… Не делай так больше, а то не замечу и убью. Ясно?
— Ясно, сеньор. Это всего лишь лекарство…
— Любой яд есть лекарство, — клинок наконец-то дрогнул, и Хуан напрягся, приготовившись осторожно выпрямиться, едва ослабнет хватка. — Любое лекарство… есть… — сеньор сделал шаг назад и пошатнулся, но, даже рухнув без чувств, кинжал из руки не выпустил. Обходя осколки кружки и лужицы травяного зелья, Хуан положил его обратно — как мог бережно, потому что жизнь не научила таскать на руках страдающих дворян. Делать было нечего, и он присмотрелся. Судя по всему, Рокэ не впервой и это; скорее всего, с утра он снова куда-нибудь умчится, не заметив битой кружки. Или нет. Бог знает… Рассматривая бледную, почти прозрачную кожу сеньора и прислушиваясь к тяжёлому дыханию, Хуан думал о том, какие всё-таки непонятные эти аристократы. Непонятные и… жестокие.
…каждое утро он думал о побеге, но мысль так и осталась мыслью.
Комментарий к 11. «Альбасете»
* некоторые моменты касательно промышленно-ремесленной стороны Альбасете будут сдвинуты во времени;
* в 1566-ом году мы застряли не на одну главу :D
========== 12. «Синева» ==========
1566
Господа бывают разные: кто-то просыпается ни свет ни заря, кто-то нежится в постели до последнего, и от этого зависит, во сколько подавать завтрак; кто-то запирается в четырёх стенах, читает книги на забытых языках и молится Богу, кто-то пропадает на улице и может вернуться в любую минуту с огромной компанией высокопоставленных гостей; кто-то нуждается в слугах, только чтобы надеть мудрёное аристократическое платье, кто-то может кликнуть, когда ему заблагорассудится, ради сущей ерунды. Наслушавшись всех этих слухов и сплетен, Хуан попытался определить, повезло ли ему, и не определил. Рокэ Алва не просто не вписывался в какие-нибудь общественные рамки, он их ломал. И при этом смеялся над обломками. Смелость ровесника, граничащая с безрассудством, одновременно пугала и восхищала, но надо было быть осторожным, чтобы не попасть под горячую руку господина герцога.