Рокэ пожал плечами и сказал, что у него есть план. Или нет, но будет. Или не будет, но он всё равно что-нибудь придумает. Надо было как-нибудь сказать юному герцогу, что подобные утешения ни черта не годятся для этой жизни.
Так или иначе, наблюдая за сегодняшним боем, Хуан уже знал, что произойдёт. Играя на темпераменте старшего брата, его постоянных победах и вполне естественном их следствии — скуке, а также беззастенчиво пользуясь собственным недомоганием, Рокэ откровенно сдавал позиции с самого начала и как будто ни на что не рассчитывал. Всё это было вполне логично, если бы речь шла об обычных людях…
Р-раз! Дон Рубен мог ожидать выпада слева и даже рассчитать сектор, но не от якобы умирающего брата, который с самого утра картинно медлил и спотыкался на ровном месте. Бледный как смерть, но отнюдь не умирающий брат широко ухмыльнулся и пошёл в атаку, когда уже никто этого не ждал.
«Неожиданность бывает двух видов — когда тебя ещё не ждут и когда уже не ждут. Немного военной стратегии…» Теперь понятно, что вы имели в виду, сеньор.
Действительно, старые учителя готовят к честным дуэлям в лучших традициях ушедших лет, но не к тактическому коварству или битве на выживание. Хуан почти улыбнулся, заметив, что сеньор совместил грубый тычок в правый бок, определённо увиденный где-то на улице, с двойным обманным уклоном — излюбленной уловкой самого Хуана. И выглядело это совершенно гармонично — приём был отработан со всем тщанием, прежде чем снести голову, простите, представления о жизни старшего брата.
И даже теперь они и слова друг другу не сказали. Взгляд одного Алвы — уже жуть, а двоих — увольте. Хуан отвернулся от окна, только когда дона Рубена в зале сменил господин герцог. Рокэ грациозно приветствовал его поднятой шпагой, хотя Хуан прекрасно знал, чего ему стоила эта грация: не приемлющий «лекарственные» травы организм сеньора мстил колоссальной нехваткой сил.
— Итак, я победил брата, как вы и хотели, — проклятье, он же не может сфокусироваться на лице собеседника. Если это видно даже отсюда… — Ваше дворянское слово?
— Будет сдержано. — Хуан увидел, как дон Алваро невозмутимо вкладывает шпагу в ножны, и только по свисту в воздухе с изумлением понял, что пропустил сам выпад. Клинок наследника звякнул об пол.
— Я даже не успел увидеть, — заметил он уже в комнате, собирая оружие. Рокэ рухнул на кровать, закрывшись рукой от солнечного луча.
— Я успел. Мог бы отбить… Ладно, оставь меня.
— Дон Рокэ…
— Кажется, я велел тебе уйти.
Как скажете, только вас здесь рано или поздно убьют. Нельзя отличаться от других и нельзя выказывать превосходство над теми, кто признан сильнейшими. Не те ли это «нельзя», которые вы собираетесь впоследствии сломить? Хуан молча закрыл дверь.
***
По пути в Аликанте господин развлекал его историей города, и Хуан старался запомнить всё, хотя количество информации было слишком велико. В голове осело лишь про гору Бенакантиль, крепость Санта-Барбару и каких-то древних римлян. Ну и ладно: куда интереснее было смотреть по сторонам, и в первую очередь на спутника. Вырываясь из дома, Рокэ становился похож не просто на человека, но на того, кем и должен быть — шестнадцатилетнего юношу, которого тянуло проехать везде и попробовать всё. К сожалению, дальше похожести не заходило, поскольку ехали по делу и с не менее аристократическими спутниками, но Хуан поймал себя на том, что больше смотрит, чем слушает — живые, озорные огоньки в глазах сеньора стоили больше тысячи звёзд на небе.
— …но нам всего лишь на юго-восток, — увлечённо продолжал юный герцог, — к сожалению, не имею понятия, насколько господа феодалы обнаглели здесь. Пожалуй, своих арагонских коллег им никак не переиграть… Ты знаешь, что случилось в Фабаре? Хотя вряд ли, это было даже до нашего рождения, впрочем, тогда много чего было.
— И что же?
— Ничего необычного, всей деревней сошли с ума. То есть, крестьяне не сошли, а ушли, и не с ума, а просто куда подальше. Их, без сомнения, очень умный властелин в отместку прибрал к рукам всё оставленное имущество… Я так и вижу, как они заламывают руки по брошенным вещам где-нибудь в соседней провинции. Хотя, — резко передумал сеньор, — рассказчика тоже там не было, он явно преувеличил. И ему когда-то тоже рассказали…
— Из деревень уходят и по сей день, — припомнил Хуан. — Если не сказать «бегут».
— А они как раз бегут. И летят. Как будто крылья нацепили, знаешь…
Воображать крылатых крестьян Хуан не стал. Они почти доехали до Аликанте, и скоро с холма должен был открыться потрясающий вид. Погода прекрасная, солнечная, как одна из постоянных и неубиваемых причин любить Испанию.
— Если бы у тебя выросли крылья, — спросил Рокэ, внезапно пришпорив коня, — куда бы ты полетел?
За вами, сеньор. Вместе с вашими странными вопросами, пугающими недомолвками, своими правилами, которым никому не дано следовать, кроме вас, и упрямым жизнелюбием вне четырёх стен отцовского дома. Раньше на ум пришла бы свобода… пустая и не заполненная абсолютно ничем.
Хуан покачал головой. Рано. Один раз поклянёшься вслух — будешь следовать всю жизнь.
— Как знаешь… Чур, я в Наварру. К невесте, — и наследник рассмеялся, увидев его вытянувшееся лицо. — Впервые слышишь, верно? О счастье вслух не говорят…
— Про друзей услышал, — признался Хуан, — про невесту…
— Вот так вот. Если нас ничего здесь не задержит, в следующий раз возьму тебя с собой, — Хуану никогда не хотелось во Францию, но как тут откажешь? Тем не менее, это обрадовало сильнее, чем следовало. В какие-то моменты он думал, что дон Рокэ никогда никого не примет и не будет принят сам, двигаясь вперёд в гордом одиночестве без чьей-либо поддержки. Он и здесь всех обманул… Всё будет! Будет семья, будет дом, будет жизнь, будет что-то, кроме себя самого, за что можно ухватиться в трудную минуту. Ему самому этого не понять, но сеньор заслуживает. Эта девушка, должно быть, самая прекрасная и самая честная во всём мире, иначе бы…
— Почти приехали, — голос сеньора вернул его с небес на землю. — Когда остановимся…
Рокэ замолчал, уставившись куда-то вдаль. Не успев насторожиться, Хуан проследил за его взглядом, пришпорив коня рядом, и невольно улыбнулся, хотя вышло мрачновато. На губах возник давно забытый привкус моря, солёный и горьковатый одновременно. Аликанте — город воды, душа моря, благословенный берег.
С невысокого холма открывался вид на черепичные крыши разномастных домиков, далёкие шумные ярмарки и площади, торговые лавки, церкви и соборы. На солнце блестели купола, звенели голоса, летал смех и плач, подхваченный лихим ветром. А дальше простиралось море — белая лента пены по краям, слепящие глаза прыгучие блики, лазурный полумесяц манящей воды, а сразу за ним — плавный переход к настоящему, глубокому морскому цвету, тёмно-синему, цвету позднего вечера и ранней ночи. Шум и звон оставался внизу. Здесь же, на недосягаемой точке города с видом на залив, было тихо — тихо и радостно.