— Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?
— Пусть противостоят друг другу — они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.
— Только в том случае, если ставит политические цели, — возразил Петров. — Но именно они, как правило, чужды поэтам… Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство — ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту — разноименные полюсы…
— Вот именно, — подхватила Оза его мысль, — жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой… Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.
— То есть?
— Политики — плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий — политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек — поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.
— Значит, живой человек не может не быть политиком! — обрадовался фантаст Петров.
— Если для него реальны ценности физического плана, — уточнила Оза.
— Презренные ценности, — сыронизировал фантаст Петров.
— Вовсе нет, — печально отвергла его иронию Оза. — Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.
— Ты несчастна?! — встрепенулся фантаст Петров. — Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..
— Он таков, каким его сотворил ты… — вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.
— А другие?! Те, кого ты любила?!
— Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде… Они вне времени… Это тоскливо… А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим…
— И моя любовь к другим женщинам? — удивился фантаст Петров. — В твоей душе они сливаются воедино… во мне… со мной прежней…
— Тебя это не оскорбляет?
— Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.
— Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? — вздохнул фантаст Петров.
— О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?
— Примерно так, — подтвердил он.
— Насколько я их знаю, нет, — попыталась успокоить его Оза. — Правда, я знаю твоих жен через тебя…
— Вот именно, — кивнул фантаст Петров. — Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.
— Каковой он и является, — подтвердила Оза.
— И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! — вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?
— Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, — согласилась Оза. — Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.
— Интеллектуальная абстракция, — усмехнулся фантаст Петров. — А фактически это означает — распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.
— Неправда! — воскликнула Оза. — Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.
— Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?
— Ты должен вести их за собой! И не только их… Всех, кто услышит тебя… Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, — не сдавалась Оза.
— Я и собираюсь это сделать.
— То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.
— Ты преувеличиваешь, — усмехнулся фантаст Петров. — Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Слова… Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору…