наличие служебного портфеля у себя на коленях, Карл Иванович дернул шнурок звонка, и карета покатила по улицам северной столицы, еще не пришедших в себя после новостей о победах.
Карета повернула на Невский и сразу притормозила. Недовольный Карл Иванович приоткрыл саржевую занавеску. Его взору открылась утренняя суматошная жизнь центральной магистрали столицы. Не самый любимый им район, который он тщательно избегал. - Шлюхи с фармазонами! Беспутство торгующее безнравием. Господи, да куда городской голова смотрит! - Карл Иванович с раздражением задернул шторку, Но опять торопливо её приоткрыл, на встречу карете, от паперти Казанского неслись визгливые и резкие звуки беспорядочных и не разборчивых фраз. Явно не молебен о победе? Что бы это могло быть? Поравнявшись, он увидел забавную картину - на ступенях обоих крыльев собора, по обе стороны от входа бесновались две группы разночинного народа. К ним, с высоких ступеней, размахивая руками, обращались ораторы, по одну сторону это был священник с блестевшим на весеннем солнце крестом, с другой патлатый субъект, длинный шарф на шее и студенческая фуражка зажатая в кулаке говорили о его принадлежности к студенческому сословию. Митингующих разделяла цепочка полицейских, расположившихся в центральной аллее куцего сквера перед собором. Полицейские явно скучали, дымили папиросами и переговаривались, мало обращая внимание на шумных соседей. Те, увлеченные сумасбродностью собственных речей то же не особенно прислушивались к соседям - публичные сборища протекали мирно и заурядно, уже не привлекая фланирующую по проспекту публику новизной. Столица стала привыкать ко всякого видам проповедникам. В Департаменте говорили, что самым забавным был митинг суфражисток, где барышень с Бесстужевских курсов полицейские стаскивали с высоких ступеней и отрывали от столбов фонарей.
- Да-с, все при своем деле приспособились, одни дурака валяют, другим того дурака на ноги поднимать! Лоботрясы! - Подумал Карл Иванович, и полез за дежурным платком в карман шинели. Протирка очков ставила жирную точку в оценке им столичной действительности.
Около получаса прошелестев резиновым ходом по улицам карета, наконец, остановилась у царского подъезда Московского вокзала. К дверце тот час подлетел
посланный начальником караула жандарм и распахнул её. Карл Иванович по ступеньке спустился на мостовую, взглядом велев жандарму взять его чемоданы. Кивком, отпустив карету, он прошел в вокзал, в ту его часть, со времен Николая Павловича именовавшаяся Царской, со своим буфетом и покойными креслами для ожидающих поездов.
Вошедши в зал ожидания, он поинтересовался, не прибыли ли ещё Их Высокопревосходительства и уселся дожидаться в покойных креслах рядком стаявших вдоль стен. Официант, подпиравший буфет, оценив не высокое, для этого зала, звание отбывающего, решил с места не трогаться и продолжал в сотый раз перетирать хрусталь бокалов.
- Разрешит ли Ксения детям проводить отца, - подумал Карл Иванович - детская суматоха его тревожила и хотя дети Сандро любили этого старого, по их мнению, ворчуна - он старался держаться в стороне от детских компаний - эта публика угрожала его педантично устроенному миру флотского холостяка, пожизненно преданного подобно практикующим Эскулапам делу выявления хвороб и недугов Императорского флота.