Как так жульничество, ба?
Они только и знают, что наживаться на учениках.
Но, ба, надо же чему-нибудь учиться.
Надо, конечно, чтобы было что забывать.
Она подняла алюминиевую крышку, обожглась и несколько раз подкинула ее. Крышка так и осталась в вертикальном положении. Потом еще сказала:
Идти в науку — терпеть муку.
И опять замкнулась в унылом молчании.
Сегодня она что-то очень разговорилась.
Леонард прямым почерком переписал три адреса на новый листок бумаги.
Биви Леер сегодня с утра приступил к работе в салоне Лехнера. Он отправился туда уже в новом белом халате. Халат был длиной в три четверти, из его нагрудного кармана торчали две черные расчески и мягкая длинная кисточка; такими кисточками парикмахеры в предместьях намыливают затылки своим клиентам.
Уже в десять часов утра Биви получил разрешение вымести волосы. Они были сострижены с решительной и всклокоченной головы скотопромышленника, которому за тридцать пфеннигов ее еще и напомадили.
Была здесь и новая ученица. Ее звали Нини. Нижняя половина фигуры у нее была могучая, выше дело обстояло куда менее блестяще. Материала не хватило. Биви сразу это заметил.
Мастер Лехнер был довольно искусный Фигаро. На языке у него вертелся добрый десяток острот, которые за год Биви предстояло услышать не менее тысячи раз, и всякий раз он был обязан смеяться. Нини тоже полагалось смеяться при двух или трех более благопристойных. Согласно устной договоренности, от души смеяться должны были еще парикмахерша Анита Беллер и единственный подмастерье Август.
В первый день Биви на круг получил сорок пфеннигов чаевых за то, что чистил платье клиентов. Но Август отнял их у него, сказав, что у них уж такая система — все в общий котел.
Вечером, после закрытия салона, Биви вместе со своим халатом отправился домой. От него уже чудно пахло. На лестнице фрау Герлих сказала:
Ну, скоро уже начнем делать перманент, господин парикмахер?
Будем надеяться, — отвечал Биви. И, отвернувшись, тихонько добавил: — Старая карга!
В этот же день к серьезной жизни приобщился и Мельхиор Гиммельрейх. Этот паренек всех обогнал в своем развитии, рослый, с пушком на лице и несколько грубоватый, по склонностям. Голос у него уже ломался. Первой работой Мельхиора было выщипывание конского волоса из кушетки, принадлежавшей торговцу четками Левенштейну. Фрау Левенштейн надумала ее ремонтировать.
Кушетка еще как новая,— заметил мастер Гиммельрейх. — Просто позор, когда люди так швыряются деньгами! Форменные истерички эти бабы! Ну да господин Левенштейн отработает.
Она и вправду как новая, — деловито подтвердил Мельхиор, несмотря на свои весьма скромные профессиональные познания, и добавил еще:
Мы, конечно, положим старой дурехе старый волос?
Но мастер выбросил этот превосходный товар в кучу хлама, видную из окон дома. Он дорожил своей репутацией.
Наци Кестл, ученик каменотеса, работал уже целую неделю. У него был завязан большой палец, который он едва не раздробил на второй день учения, высекая на роскошной надгробной плите надпись: «Разлука — наша судьба. Свидание — надежда».И вдобавок первый подмастерье Вилли еще треснул его.
Рупп меньшой уже неделю служил на телеграфе, вернее, проходил испытательный срок. Пока что деятельность его ограничивалась хождением за завтраком для двух инспекторов, секретарши-разводки и синего монтера, который сидел у огромного жужжащего ящика с кабелем. Все его работодатели ежедневно подтверждали, что он отлично справляется с покупкой хлеба и колбасы. Рупп меньшой был уже на прямом пути к тому, чтобы стать образцовым чиновником.
Вертихвостка Коземунд теперь только и знала, что накручивать свои красные волосы на бигуди, ходить за молоком и бесстыдно строить глазки. Дворничиха говорила:
Вот посмотрите, скоро будет с начинкой. На что угодно поспорю.
Но охотников спорить не находилось.
У Меркурио-Инкассо, куда Лео явился совершенно один в своих заплатанных гольфах, за окошком, над которым стояло «Прием заявлений»,сидел человек с деревянной рукой. Он велел Лео заполнить анкету. В анкете спрашивалось, как зовут посетителя, и еще, какова цель посещения. В эту рубрику Лео просто вписал: «Поступление на службу».
Человек с протезом потянул за тонкую проволочку на своей искусственной руке, и лакированные пальцы мигом схватили листок.
Поступление на службу, это не слишком точно, — сказал он. — На какую, собственно, службу?
Лео ответил:
Вы же ищете ученика.
И вытащил свой аттестат.
Это место уже занято, — сказал инвалид и со скучливым лицом подал ему обратно анкету.
Да, но...
Своей патентованной рукой инвалид снял трубку с телефона и довольно подобострастно заговорил в нее.
С кем имею честь? Минутку, господин начальник Кихле из Бубы, переключаю, прошу!
Лео, пятясь, вышел из помещения.
Что еще за Буба такая? Это звучало неуютно и устрашающе. Лео рад был, что очутился на улице. Он вытащил зеркальце из кармана, посмотреть, какой у него сейчас вид. Да, вид и вправду был обрадованный. Лео двинулся на Майштрассе, где искали расторопного молодого человека для работы в конторе. Он все время жался к стенам. Эта привычка тоже была следствием заплатанных штанов.
На Майштрассе ему пришлось подняться на третий этаж свежеоштукатуренного дома. Там он прочитал табличку на двери: «Контора по найму».Наверно, это то самое, потому что рядом, на второй двери значилось: «Районный старшина трубочистов Вейр».Трудно было предположить, что господин Вейр заодно еще нанимает и конторских служащих.
Лео, хотя на улице было сухо, тщательно обтер о коврик с красной каймой свои единственные приличные башмаки и еще раз проговорил про себя заготовленную фразу: «Меня зовут Леонард Кни. Я взял на себя смелость ходатайствовать о предоставлении мне вакантной должности».
А может быть, лучше сказать «места»?
Мальчик повернул блестящую ручку патентованного звонка, тот тихонько звякнул. Никто не отозвался. Минуты через четыре он повернул ее второй раз. Он хотел позвонить только чуть погромче, но весь дом огласился пронзительным звоном. Лео притронулся к звонку, чтобы его успокоить, но в то же мгновение дверь распахнулась автоматически.
Лео вошел в чужую квартиру, прочитал на одной двери: «Частная квартира», на другой надписи не было.
Тогда он нажал ручку той двери, на которой ничего не было написано, и очутился в ванной комнате. В ванне лежал картофель, по меньшей мере сотня килограммов. Затем он услышал, как открылась другая дверь, и чей-то голос сердито крикнул: — Кто там?
Лео обомлел. Голос в коридоре проговорил еще:
— Вечно эти нищие, только и знают что шляться, шпана!
И дверь опять закрылась. Шаги замерли, нехотя щелкнул замок в одной из дверей. Лео простоял еще несколько секунд не дыша. Потом на цыпочках подобрался к входной двери, открыл ее и, словно убийца, ринулся вниз по лестнице. Хорош герой, нечего сказать! Но что подумал бы шеф фирмы, если бы Лео стал представляться ему из ванной комнаты. Не мог же он оттуда кричать: «Меня зовут Леонард Кни». О том, чтобы поступить на место, все равно не могло быть и речи. Кто возьмет дурака, который вместо конторы попал в ванную? Что-что, а соображение должно быть у молодого человека. Даже от четырнадцатилетнего всякий вправе этого требовать.
Оттого, что Лео возвел на себя это обвинение, у него легче стало на душе. Значит, с двумя адресами покончено. Чем же он виноват, что ничего не получается! Так или иначе, а он там побывал. Он почти злорадствовал по поводу своей неудачи. Ему вспомнилось изречение господина Руппа, однажды им слышанное: «Есть люди, которые, куда бы ни пошли, обязательно влезут в грязную лужу, а есть и такие, что для них и грязь превращается в звонкую монету».
Он, Лео, конечно, относится к первой категории: попадающих в лужу. Но ведь должны же быть и такие.
Лео энергично стряхнул с себя паутину мыслей, в которой опять чуть было не запутался. Третье место — электротехническая контора — находилось на Штейнштрассе. Бог троицу любит, сказал мальчонка, без всякого перехода вернувшись к реальной жизни. И он большими шагами, хотя и держась вдоль стен, направился на Штейнштрассе.