И если она клюнет на эту удочку, у него глаза сделаются большими и влажными—ему совсем нетрудно это устроить — и он будет говорить о тоске и разлуке, покуда она совсем не размякнет и он тоже.
Есть ли на свете другой столь же романтический юноша? Нет, конечно.
Или он поймет, что девушка, которую он хочет влюбить в себя, ищет холодного, жестокого героя.
Тогда он будет немногословен и замкнут. Властен и холоден.
Тогда он, глазом не моргнув, поплывет через водоворот Изара, а она будет стоять на мосту, в отчаянии сжав руки на груди и смотреть в пенящиеся волны, покуда он наконец не покажется снова. Он ведь может сосчитать до ста пятнадцати под водой!
Или он коротко и грозно окликнет соперника, которого отвергает и который назойливо ее преследует:
«Послушай-ка, что тебе нужно от моей подруги, шут несчастный? Если хочешь жениться, сам сыщи себе невесту. А вот эту оплеуху возьми с собой на дорогу — и тоже».
А потом еще скажет поверженному: «Ну что, доволен теперь?» — и носовым платком вытрет кровь на своей руке, а плачущей девушке небрежно бросит: «Перестань, я ненароком вышиб ему зубы».
Если же ее идеал веселый малый, она и его получит Настоящего рубаху парня. Развязного, забористого, которому на все наплевать. Такой парень заставит смеяться всех за столом, так что его будут умолять: «Ради бога перестань, сил больше нет». Лео знал на память множество острот, и, кроме того, ему на ум приходила целая масса шуток, самых разудалых, когда он был влюблен, весел и счастлив.
Но и мизантроп сидел в нем, опасный человек, тихоня, борец за правду и еще великий грешник. Да, конечно! Опыта у него не было, но зато фантазии сколько угодно. Его система влюблять в себя девушек была непогрешима. Надо только крутить подходящую пластинку.
А через некоторое время, когда жертва уже безнадежно пленена, можно постепенно опять стать таким, каков ты есть. Потому что на долгий срок разыгрывать из себя другого, конечно, очень утомительно.
И вдруг какой-то голос спросил Лео: каков же он на самом деле? Почему он, собственно, не таков, каков он есть?
И страшное уныние овладело юношей. В самом деле, какой же он? Боже правый, да ведь никакой. Или только половина какого-то. Ах нет, даже не полная половина.
И половина-то эта малость подгнила, вдруг понял он, и невыносимая тоска снова охватила его. Наци Кестл — вот кому можно позавидовать. Наци, может быть, и не так умен, как он, Лео, но зато это вполне законченный человек. Наци точно знал, на что его хватит, и разум его не перерастал потребностей, не выходил из границ. Или же, например, Рупп меньшой, или Биви Леер. Эти тоже законченные. И они всегда довольны. Они столько не размышляют. А его, видно, подвело это проклятое чтение.
Он судорожно сжал пальцы на толстом фолианте и почувствовал желание запустить им в красную кирпичную стену старого монастыря, мимо которого как раз проходил. Но у него бы вычли стоимость книги из пособия, такую уж он дал расписку.
Лео сделал несколько движений, словно в руках у него экспандер. Так. Это, оказывается, помогает.
Он налетел на прохожего, и тот сказал:
— Хе-хе, что это с тобой, голубчик?
Прошу прощения,— сказал Лео,— пардон, мосье.
И опять стал веселым.
Как быстро это делается, подумал он, удивляясь. И радостно стал думать о девушке у витрины булочной, с которой он встретится в субботу.
«В настоящее время в Мюнхене» — пришло на ум юному безработному, и он ухмыльнулся.
А может быть, это его суженая? Если она не позволяет платить за себя, наверное, она не из бедных. И новый велосипед с мотором...
Окрыленный счастьем, Лео шел очень быстро. Очутившись возле салона Лехнера, он постучал по витрине, как некогда стучал по водосточной трубе, вызывая своего друга.
Биви тотчас же вышел.
В это время дня у Лехнера было мало работы. Подбритые надо лбом волосы молодого парикмахера стояли ежиком. Лео сразу объявил:
У меня есть одна.
Держите меня,— отвечал его друг, сразу понявший, что имеет в виду Лео.
И до невозможности красивая,— продолжал Лео.
Где ж ты ее подцепил?
Просто заговорил с ней на улице.
Что?— воскликнул Биви, преисполнившись уважения и не без зависти.
И Лео во всех подробностях рассказал, как это было, но сумел все обернуть в свою пользу. Рассказал и то, что посулил девушке привести своего друга. И тут же добавил:
— Ну что, разве я не стою марки?
— Безусловно,— немедленно согласился Биви.
— Знаешь, она сама за себя платит,— пояснил Лео как бы мимоходом, но все-таки для перестраховки, лон явился клиент, и Биви пришлось вернуться в салон, так как Лехнер уже сердито выглянул в дверь — он не терпел посторонних разговоров в рабочее время.
Когда Лео поднимался по лестнице в свою квартиру ему встретился незнакомый человек среднего роста, который с любопытством на него посмотрел. Лео добродушно ему кивнул и, пустившись бежать через три ступеньки даже не обратил внимания на ответный кивок.
В кухне на табуретке лежала непромокаемая куртка Бабушка стояла у плитки и пальцами пробовала, нагрелась ли уже вода для мытья посуды. Не оглянувшись, она сказала внуку усталым голосом:
Здесь был дядя Конрад, он тебе куртку принес.
Дядя Конрад среднего роста?—поинтересовался Лео.
Да,— отвечала бабушка.— А что?
Значит, это я его встретил на лестнице,— отвечал Лео, а бабушка сказала еще:
Все может быть.
На какую-то секунду юноша подумал о своей матери и уже совсем было собрался спросить о ней бабку, но счел за благо рассмотреть подаренную куртку. Она была ему велика. Но если переставить передние пуговицы, то еще куда ни шло.
Он отрезал большие роговые пуговицы и переставил их. Куртка теперь сидела вполне прилично.
Молодой человек в зеленой куртке выглядел довольно смешно. Но на каждый день сойдет. В конце концов, он ведь только безработный...
Обшарив все карманы — а вдруг где-нибудь завалилась монетка,— он взял свою толстую книгу и придвинул табуретку к балконной двери. На улице медленно темнело,
но бабушка зажгла лампу, только когда уже совсем ничего не было видно. Ей приходилось экономить.
Безнадежное настроение вместе с серыми сумерками пришло в неуютную кухню. Хоть в петлю лезь, подумал Лео. Самое подходящее настроение, чтоб повеситься. Слава богу, что в нем жило щекочущее счастливое чувство, вызванное новым знакомством.
Бабушка принялась барабанить пальцами по пустому столу, за которым теперь сидела молча, неподвижно. Печальную мелодию забвения.
Лео как-то слышал, что есть скрипичная пьеса, вернее песня, сочиненная неким цыганом, по имени, кажется, Буланже или вроде того, под названием «Печальное воскресенье». Под звуки этой песни в Будапеште будто бы наложили на себя руки шесть женщин. Лео вдруг вспомнил об этом. Как бы ему хотелось послушать эту песню. Он спросит маленького трубача в «Маскотте», может быть, он ее знает. Маленький трубач, наверно, знает и что такое «фабрикант ангелов». Лео завязал узелок на платке, чтобы не забыть завтра спросить его. Затем стал читать и читал, покуда не заболели глаза.
Это была странная книга.
Кругу друзей юности из дома № 46 опять суждено было уменьшиться. Рупп меньшой, ученик-телеграфист, на третий год своей службы был откомандирован в Бремен. Все произошло быстро. Ему предстояло пройти курс радиотелеграфии продолжительностью 18 месяцев. В ту субботу, когда Лео должен был встретиться со своей знакомой велосипедисткой, Рупп меньшой уезжал.
Старый Рупп, присяжный циник, по этому случаю пригласил к себе на небольшой прощальный ужин Лео, Биви и Наци. «От-та-та»,— сказал он, когда фрау Рупп принесла торт и кофе в крохотных китайских чашечках с тонюсенькими ручками. Лео, увидев эти чашки, сразу понял, что разобьет одну из них. Такая уж у него судьба.