Разумеется,— сказал Лео.— Ты же мне друг.
Следующим танцем был вальс, и Лео молча смотрел
на танцующих.
Аннелиза обвила рукой шею Биви и несколько раз звонко засмеялась своим щебечущим голоском. Когда они вернулись, девушка поинтересовалась: который час? Биви элегантным движением обнажил запястье с часами. В двенадцать ей нужно быть на остановке трамвая, сказала Аннелиза.
До этого времени Лео уже не пропустил ни одного танца. И танцуя, все искал глазами взора своей партнерши. В новой толстой книге он прочитал, что сила воли исходит из глаз человека. Всякий раз, когда он заглядывал в глаза Аннелизы, зрачки у него делались большими, неподвижными и он вгонял в них столько воли, сколько могло туда влезть. После третьего раза девушка сказала:
Странные у вас глаза!
Лео понимающе усмехнулся и коротко ответил:
Вы находите?
Но незадолго до двенадцати, когда он успел уже не менее десяти раз повторить эксперимент с глазами, фрейлейн Динглер воскликнула:
Не смотрите на меня так, я боюсь.
Ага, подумал Лео, ты уже поймалась, но ей сказал:
Мы должны с вами встречаться, Аннелиза.
Она ничего ему ие ответила, и они вместе пошли к столу, где Аннелиза раскрыла свою сумочку из настоящей кожи и из кошелечка, привешенного на серебряной цепочке, вынула деньги для оплаты своего кофе и торта.
Лео уже держал свои деньги в руке, делая вид, будто он непременно хочет расплатиться сам, но Аннелиза с достойной удивления решительностью это отклонила. Затем они втроем отправились к трамваю. Когда они пришли на Бавариаринг и Биви отошел в сторону на десять шагов из тактичности, Лео быстро и неожиданно проговорил:
Прошу вас, фрейлейн Аннелиза, дайте мне в залог вашу косыночку. Тогда я буду знать, что вы наверняка придете снова.
Они все трое договорились встретиться в следующую субботу.
Если вы считаете, что это поможет, — не без насмешливости сказала девушка, но живо сняла с шеи косынку.
Теперь я не буду так одинок, — сказал Лео и понюхал маленькую шаль. Это слегка его опьянило.
Фрейлейн Динглер еще раз кивнула уже с площадки вагона. Биви снял шляпу с маленьким перышком, взмахнул ею и отвесил низкий поклон.
Лео сидел на кухонной табуретке, а перед ним на столе лежала пробка от бутылки и булавка. Булавка была теплая и синеватая, он только что прокалил ее на огне. Толстая книга о самоуглублении, взятая из народной библиотеки, раскрытая, лежала рядом, и зеркальце стояло на столе.
Юноша накрыл рукой пробку, так, чтобы она пришлась на мякоть ладони. И ввел острие булавки в малюсенькое отверстие поры. Теперь он начал думать настойчиво и равномерно:
«Мне не больно, кровь не идет, мне не больно, кровь не идет, мне ничуть не больно».
И в то же время глубже и глубже вводил булавку. Он ощутил маленькую, едва заметную боль, когда булавка проколола верхний слой кожи. Затем она, тихонько шурша, но не причиняя ни малейшей боли, вошла в тело почти до самой своей головки. Лео торжествовал.
Мысли его как бы одеревенели, он спал с открытыми глазами. И в то же время равномерно нажимал и нажимал на булавку. Опять незначительная щекочущая боль, видимо, булавка проколола внутренний слой кожи, затем он услышал, как она, словно вздохнув, вошла в пробку.
Молодой человек поднялся. Булавка, пройдя руку насквозь, вонзилась в пробку.
И ни следа крови.
Лео поднес руку к зеркалу и посмотрел в него. Он крутил руку и кокетничал ею, — наверно, так богач кокетничает новым бриллиантовым перстнем. Лицо юноши было искажено и казалось чужим. Внезапно Лео оскалил зубы. И тут же опять стал другим. Он пошел в кухню, прошагал по ней взад и вперед, взмахивая проколотой рукой, как будто ничего не произошло. Затем быстрым движением вытащил булавку и стал насвистывать церковную мелодию, но бабушка этого не любила, и он быстро замолк. Старуха как раз открыла рот, чтобы ему об этом сказать. И закрыла, не издав ни звука.
В толстой книге много говорилось о силе человеческой воли, о передаче мыслей на расстояние.
Так как этим можно было добиться чего угодно, то Лео сделал еще один эксперимент. Он считал, что неукротимо сильная воля может, например, остановить тоненькую часовую пружину.
Не менее четверти часа он просидел перед безобразным старым будильником и, крепко сжав челюсти, думал только: «Остановитесь, часы, остановитесь, остановитесь!»
Но будильник все тикал и тикал, монотонно, с каким- то жестяным стуком. На мгновение Лео показалось, что тиканье смолкло, но затем часы опять пошли.
Нужна, наверно, сильная воля многих людей, чтоб остановить часы, решил Лео. Может быть, надо согнать десять тысяч человек на большую площадь, так, чтобы все они молча смотрели на башенные часы, пытаясь своей со средоточенной волей задержать ход стрелки.
И как это наука до сих пор не напала на мысль произвести такой опыт! Ну, да в этой области наука у нас вообще отстала.
Лео надел свою зеленую непромокаемую куртку и вышел на улицу. Руки он засунул в косо прорезанные карманы. На проколотой руке никаких следов не было видно.
У четвертого вяза он встретил Марилли Коземунд, она как раз выходила из-за угла.
Все уже знали: Марилли два раза подъезжала к дому в желтом автомобиле. Но автомобиль был такой низкий, что даже дворничиха, которая сразу же сделала вид, будто у нее что-то упало, и нагнулась чуть не до земли, все-таки не разглядела, кто еще сидел в нем.
Только Матчи, мать Марилли, была в курсе дела. Ее красноволосая дочка все ей рассказала, как старой подруге. Ханни Бруннер тоже кое-что знала, но много меньше, чем Матчи.
Кавалер Марилли был сыном оптового торговца маргарином. Все в доме знали этот сорт маргарина.
Да, у жильцов нашлось бы о чем посудачить. Сыну маргаринщика было уже добрых тридцать лет. И лицо у него было помятое; казалось, он долго на нем сидел. Денег у него, наверное, куры не клевали. Они познакомились две недели назад на улице, неподалеку от соседнего дома.
Сын маргаринщика, когда ехал в автомобиле, всегда смотрел по сторонам, выискивая девушек, и вовсе не смотрел на мостовую. Он сильно затормозил, завидев фланирующую Марилли. Опустил стекло машины и таинственно крикнул красноволосой девушке:
— Фрейлейн, мне необходимо с вами поговорить.
И Коземунд тотчас же пошла к желтому автомобилю, а так как дверца перед ней распахнулась, то и села в него. Помятый человек за рулем теперь уже не знал, о чем ему необходимо было поговорить с красноволосой девушкой, так он был удивлен, что она без всяких околичностей села в машину. И тут же спросил, не угодно ли фрейлейн немного покататься. Марилли было угодно.
После третьей встречи Рольф, так его звали, принес Марилли тоненькую золотую цепочку. Он посоветовал . носить ее на щиколотке, так как отлично разбирался в модах. И сам надел цепочку на прекрасную ножку Марилли. При этом он тяжело дышал. Затем он обнял ее бедра и приблизил свое помятое лицо ко рту Марилли, и что же: она позволила себя поцеловать — за цепочку.
Но когда Рольф начал теребить ее платье, сопя все сильнее и сильнее, она рассмеялась. У этого человека есть громадный автомобиль и, надо думать, громадные деньги, он гораздо старше ее, а вот поди ж ты, так смешно сопит.
Что ему вздумалось ухаживать за простой девчонкой? Чудак!
Если бы он хоть сделал серьезную попытку! Марилли не знала, чем бы это кончилось. Но считала, что попытаться он должен. Трудно сказать заранее, думала она, чем такое кончается. Рольф оторвал пуговицу от ее юбки, а Марилли сказала:
— Что ж, молодец.
Рольф немедленно от нее отступился, спросил, не сердится ли она, и поцеловал ей руку. Словно можно сердиться, когда человек чего-то хочет от другого человека, подумала Марилли. Скорее это лестно, а позволить или не позволить — это уж другое дело.
Пусть эти мужчины крутятся вокруг тебя, а ты уж сама решишь, как с ними поступить. Марилли ничего не имела против, чтобы Рольф продолжал свои домогательства, ей очень хотелось знать, что здесь за секрет такой и правда ли, что можно сказать «да» против собственной воли, только потому, что вдруг тебя охватит слабость.