— Из той жизни? — я подумал, что мне послышалось.
— Ну да. Сколько себя помню, я жил в приюте. А потом сбежал, но зря. Начались трудные времена, и я не справился. А потом оказался там. В тишине. Вокруг глыбы льда и никого, — в голосе Лëлика промелькнула тоска. У воющих ночами собак иногда мелькают похожие надрывные интонации. — Я искал, звал хоть кого-нибудь, но там никого нет. Единственный плюс — телу ничего не требуется. Ни еда, ни тепло, ни сон. Поэтому я просто был.
— То есть, Дед Мороз тебя похитил, что ли? И запер где-то в своих ледяных угодьях? — у меня в голове не укладывалось.
— Нет. Дед Мороз, наоборот, даëт возможность выбраться оттуда. Этот раз — уже третий, когда я помогаю с детишками. Есть силы выше веры людей. И по их воле я там. Я не знаю точно, как это работает. Мне никто особо не объяснял.
— Если тебя выпустили в третий раз, получается, ты там три года? — да ну, не бывает такого! Хотя, в Деда Мороза я тоже не верил.
— Нет. Я там дольше, но не знаю, сколько. Время летит по-другому. Дни лëгкие, как снежинки. Мне кажется, что прошло около десяти лет. Но я не уверен, — Лëлик глотнул остывший чай. — Именно поэтому мне нравится всё, что происходит. Там у меня нет ничего. Всё, что я проживу за это время, я буду стараться сохранить в памяти. Хотя и многое забуду.
— Кошмар! На десять лет запихнули ребенка неизвестно куда! Да за что?
— Ну, я не ребенок. Мне было семнадцать, когда я себя помню, — откликнулся Лëлик, а я лишь фыркнул. Ну да, ни разу не ребёнок! — А вообще, как я понял, это моё наказание. За глупости.
— Бред! Ты что, нос однокласснику сломал? На уроки опаздывал? Или в тихий час не спал? Ты же самый настоящий ребёнок — добрый и наивный. Загадки, вон, про ëжиков загадываешь. За какие-такие глупости?
Лëлик молчал, задумчиво рисуя пальцем на клеëнке, но я его не торопил. Наконец он решился и положил руки на стол.
— Вот за эту, — он загнул рукав толстовки, и я увидел синюшный сгиб локтя с двумя яркими точками укола. — И за эту, — он завернул манжет другого рукава и показал красные, едва затянувшиеся разрезы на запястье. Поперечные шрамы дополняли продольные, уходившие вверх, под рукав. — Так что я нарк и самоубийца. Поэтому и не переношу алкоголь — он тот же наркотик.
Я ошарашенно уставился на изуродованную кожу. Нет… такого не должно быть! Откуда-то изнутри поднялась тошнота.
— Лëлик… Как так? — пришлось постараться, чтобы выдавить хоть что-то. Изуродованные руки приковывали взгляд, как магнит.
— Ну… когда из приюта сбежал, попал в плохую компанию. Мне сделали один бесплатный укол, на который я по глупости согласился, и зависимость появилась с первого раза. Но это длилось недолго.
— Почему?
— Когда я, назанимав денег, купил вторую дозу и меня ширнули, я отрубился. А когда проснулся, понял, что… — Лëлик замялся и отвёл глаза, а я откуда-то понял: его изнасиловали в бессознательном состоянии, как резиновую куклу. И кажется, насильник был не один. Эта дикая догадка прошила меня насквозь, и я точно знал, что не ошибся. — В общем, я не смог и вскрыл вены.
Я молчал. Просто не знал, что сказать.
— И потом ты оказался там? Во льдах?
— Да. И, наверное, на память о содеянном, у меня остались следы от уколов и криво подзажившие порезы. Вов… ты презираешь меня? — в голубых глазах плескались безграничная печаль и сожаление.
— Нет. Лëлик… этого всего не должно было случиться. Это ужасно. Если честно, я не знаю, что сказать. В любом случае, моё отношение к тебе не изменится.
— Спасибо. Давай больше не будем это обсуждать. У меня осталось всего два дня, и хочется сосредоточиться на более приятных вещах. Прошлое было и прошло, — Лëлик отпил холодный чай и улыбнулся. — А знаешь, где настоящая жуть?
— Где?
— Знаешь мультик «Маша и медведь»? Современный. Там девочка в розовом платье медведя доводит.
— Ну да. Конечно знаю. Моя племяшка без ума от этого мультика. По крайней мере три года назад. А что?
— Ты никогда не задумывался, где родители Маши? — Лëлик хитро блеснул глазами, а я покачал головой. — А я задумался. В прошлый раз ещё погуглил. Можно взять твой телефон? Так… сейчас… Вот, слушай…
«В древней Карелии существовал обычай: если девочка покидала этот мир до замужества, которое по местным традициям наступало лет эдак в 13-14, с ней в могилу клали зубы медведя в качестве оберега.
Эти зубы должны были охранять её в загробной жизни, тем самым заменяя супруга-защитника, которого она не нашла при жизни.
Так вот…
Весь хтонический ужОснах в том, что на протяжении мультсериала из людей мы видим только Машу, которую оберегает медведь. Ни родителей, ни спасателей, ни грибников… На железную дорогу приходит пустой поезд без пассажиров, в пустой медицинской “буханке” обитают волки.
Серия где Маша встречает Деда Мороза теорию не опровергает, а лишь усугубляет: мистическое славянское божество с бородой и мешком не принадлежит миру простых смертных, так что встреча с девочкой вполне логична.
Кстати, сама железная дорога скорее всего закольцована и является границей между мирами Живых и Мёртвых, а заповедный лес с полуразумными животными, - своего рода северо-славянский Лимб, в котором заперты помимо девочки и её защитника некоторые беды, в “режиме пассивной работы на приём” высматривающие новые жертвы в мире Живых:
Заяц - страх,
Волки - алчность и злоба,
Чёрный медведь - гордыня…
Самая же жуткая часть мультфильма - это визиты: к девочке “приезжают” другие “звери” и… её сестра.
И если с первыми всё понятно - пусть и неочевидные, но очередные аллегории на новые напасти, появляющиеся с развитием общества, то вторая девочка либо сильно больна и порой “проваливается” в Лимб, либо участвует в сеансе общения с духами усопших.»*
Лëлик уставился на меня, восторженно сверкая глазами.
— Представляешь? Учитывая свой опыт, я думаю, что в этом что-то есть. Хотел бы и я жить в весëлом лесу. В окружении друзей. И чтобы был кто-то, кто хотел бы обо мне позаботиться, — начал мечтательно он, но смутился под конец.
— А можно как-то договориться, ну… чтобы тебя вернули? — пост про мультик, конечно, прикольный, но ситуация Лëлика меня волновала больше.
— Не знаю. Но мне, по большому счету, некуда и не к кому возвращаться… Кхм… Ну так что, пойдëм спать? Завтра долгий день, и я не хочу пропустить ни секунды!
Мы помыли посуду, убрали за собой и переместились в комнату. Я с невозмутимым видом достал надувной матрас и разложил его, расправляя сгибы.
— Ты положишь меня на полу? — Лëлик с недоумением смотрел на мои действия. — Я думал, можно во второй комнате.
— Сам лягу. А ты на диван. Но если ты найдешь в моей халупе вторую комнату, то буду очень тебе благодарен, — пробормотал я, прикручивая насос к клапану. — А если ты имеешь в виду ту дверь, что возле дивана, так за ней кладовка. Спать там можно только стоя. В душ пойдёшь?
Лëлик кивнул и скрылся в ванной, а я продолжил разбираться с матрасом. Вдоволь поиздевавшись над насосом, я признал: матрас дырявый. Когда я им пользовался в последний раз, все было нормально. А сейчас, стоило ему постоять пару минут даже без веса, он начинал спускать.
Когда Лëлик вышел из душа, румяный, как яблочко, я уже сворачивал всё обратно. Как назло, у меня на этой съёмной квартире было всего два одеяла. Если одно из них постелить на пол, как матрас, то нечем будет укрываться. Или спать в одежде, или на голом полу.
— Так мы поместимся на одном диване. Я сплю как спица, вдоль стенки, и ничем тебе не помешаю. В чём вопрос? — кажется, Лëлик не увидел особой проблемы, даже когда я её обрисовал. — Только, если можно, включи ночник.
Я хотел сказать про оставшиеся два желания, одно из которых можно потратить на халявный матрас, но передумал.