— С лимоном? — уточнил Линдерн.
— Нет, местный фрукт на манер яблока, — Харпер продемонстрировал жмыхи. — Кстати, белое вино — из него же.
— Никогда бы не подумал!
— Шедевр генной инженерии, — похвастался Ящер.
На некоторое время воцарилась тишина.
— Вот чего не хватает Терре, — резюмировал Президент. — Да и остальным Старым Мирам. Возможности выйти на природу и разжечь костер, не чувствуя себя преступником. То, что в ресторане под вытяжкой готовят — все не то!
— Воздух, насыщенный фитонцидами, придает мясу особый вкус, — выдвинул теорию Харпер.
— Никому этого не говори, — посоветовал Президент. — А то придумают еще распылять химикаты над жаровней.
Тут облеченные властью люди выпили и закусили.
— Что-то ты нервный сегодня, — проницательно прищурился Харпер. — Салат на столе стоит — даже не попробовал.
Белый Лис нашел на столе тарелочку с особо изысканной закуской и вынужден был признаться.
— Есть такое. Ты первый заметил.
— Коллеги достают?
— Хуже. Извини, не могу рассказать, все слишком запутано.
— А что тут запутанного? Банкиры отошли от неожиданности и теперь пытаются сожрать тебя, как всех других.
— Что-то вроде этого.
— Решения Сената им недостаточно?
— Дело не в Сенате. Это ползучая реакция чистой воды! Ни я, ни мои аналитики не способны отследить все микроизменения на местах, а наши союзники считают происходящее незначительным и неважным. Все возражения звучат в предположительном ключе, и инерция тащит общество в очередную яму. Мне нужен козырь против них, не меньший, чем тогда, с Рейкером. Чего кривишься? Парень историю Федерации изменил! Если я результаты реформы ушами прохлопаю, потомки меня проклянут.
— Некоторые считают, что твои реформы слишком рациональны и неестественны.
— Вопрос естественности — как одежда, дело привычки. Никогда не задумывался, почему мы ходим в штанах? На Терре входят в моду тоги и хитоны.
— Тьфу! Пидорастическая блажь.
Линдерн широко улыбнулся.
— Фриц, ты неподражаем! Я с тобой душою отдыхаю, честное слово.
— А еще чем-нибудь я могу помочь?
— Если сможешь, я обязательно о тебе вспомню.
Голубое небо Тассета, кудрявые облачка и ветер с запахом сена — все располагало к философии. Харпер терпеливо ждал, когда его влиятельный гость созреет для откровенности. Иначе, зачем водку пить?
— Естественность… Новый жупел пропагандистов. Хотел бы я знать, как они ее определяют, если все (абсолютно все!), что делает человек по определению — искусственное!
— Близостью к природе? — предположил Харпер, подливая собеседнику вина.
— Близостью к природе обладают дикари, живущие собирательством, и то не всегда. Мы рождаемся зверями и остаемся ими, если окружающие силой не введут нас в свой круг, не заставят быть членами какого-нибудь общества. А все эти общества только и отличаются, что наборами табу!
Харпер задумчиво наблюдал за полетом блескучей искорки на горизонте. Ему никогда не нравилась проповедь благородного насилия, особенно — со стороны власть имущих.
— Но согласись, есть некоторое поведение, которое людям присуще, либо — не присуще, и не всегда его определяет мораль.
— О морали люди вспоминают только тогда, когда ее нарушают, — отмахнулся Линдерн, но вынужден был признать. — Да, есть типичные для всех поступки, но они зависят от обстоятельств и окружения.
— Это естественно, — философски заметил Харпер.
— Люди зависят от окружения, которое состоит из людей, которые зависят от окружения, — Линдерн невесело рассмеялся. — Интересно, кто-нибудь находил выход из этого круга?
— Да! Мы ведь не занимаемся сбором фруктов.
— Не заделаться ли мне в пророки.
— Причем тут пророки? — удивился Харпер. — Наше окружение состоит не только из людей, — он многозначительно покачал за горлышко опустевшую бутылку. — Классики учат, что общественные отношения соответствуют производительным силам.
— Слишком общо и для практики бесполезно.
— Ну, извини!
Президент примирительно улыбнулся.
— Не сердись, я иногда забываюсь.
Помолчали. Харпер, не спеша, добил салат, и теперь сонно клевал носом.
— Хотел бы я знать, какую машину надо изобрести, чтобы все люди стали честными и уважали друг друга.
Харпер не ответил. Когда-то он с юношеской горячностью ненавидел звериную природу человека, потом обнаружил ее в себе, потом боролся, чтобы ее обуздать… Типичная судьба типичного разумного. Сейчас он руководил заведением, одной из задач которого было заставить молодых оболтусов видеть мир таким, каков он есть, потому что иллюзиям не место в рубке звездолета. Можно ли было назвать это честностью? Харпер не знал.