Лучше бы она спросила меня об этом напрямик.
Прошло несколько месяцев, прежде чем я решился сам задать ей вопрос. Мы сидели в ее мастерской.
— Зачем ты это делаешь?
Сначала она даже не подняла головы, погруженная в работу. В тот момент она как раз склонилась над аквариумом, наполненным раствором химикатов, на вид таким же прозрачным и чистым, как вода из горного ручья — такая льется в снах в твое горло, когда умираешь от жажды. С недавнего времени Шива начала все больше и больше интересоваться жидкими взрывчатыми веществами и теперь испытывала различные составы, которыми намеревалась наполнить прикрепленные к моей коже прозрачные пластиковые трубки, чтобы иметь возможность детальнее контролировать процесс разрушения.
[Отступление. Шива часто ходила по тонкой грани, отделяющей спланированность от хаоса, прекрасно, на мой взгляд, контролируя ситуацию. Она могла потратить несколько недель на усовершенствование взрывного устройства, но в последнюю минуту добавляла какую-то неожиданную деталь, не имея ни малейшего представления о том, какое влияние окажет она на его эффективность. Не один раз мне приходилось беспомощно стоять посреди офиса или завода из-за того, что не сработала взрывчатка, — и не менее часто меня подбрасывало на пару-другую сотен футов в воздух взрывом, сила которого в несколько раз превышала наши скромные ожидания. Конец]
Она положила на стол лабораторную пипетку, стянула с лица защитные очки, они повисли у нее на шее на резинке. Ее кожа была белой, как вспышка молнии, и светилась светом, отраженным от кристального содержимого аквариума. В тот раз на ней была другая майка, не та, что обычно, — светло-серая, с изображением черепа со скрещенными костями. У черепа вместо глаз были иксы, отчего череп выглядел так, словно мертвец обкурился травой.
— Не знаю. А ты зачем это делаешь?
Она натянула обратно защитные очки и вновь принялась за работу, включив стоявший на верстаке старый громоздкий радиоприемник, который заполнил воздух бессмысленным шумом статического электричества. Я понял намек и не стал добиваться ответа.
Я дождался окончания нашей очередной вылазки, чтобы вернуться к этому вопросу, поскольку тогда настроение у нее обычно бывало получше. Я лежал на спине на нашем неуютном ложе рядом с остовами ржавых двигателей, которые она извлекала из выброшенных на свалку автомобилей, и пластиковыми мешками, набитыми радиодеталями. От меня несло дымом, и я был обожжен в этот раз сильнее обычного, к тому же сломал четыре кости в левой руке.
Она обтирала меня полотенцем, смоченным в растворе медикаментов.
Мы оба все еще не могли отдышаться после вылазки.
— Нет смысла разрушать то, что ненавидишь, — ответила Шива, когда я снова задал свой вопрос. Она вытащила кусок печатной платы из кармана, приложила его к моей сломанной руке в качестве шины и зафиксировала ее при помощи клейкой ленты. — Разрушай то, что любишь.
Затем в своем обычном стиле она разразилась длинными тирадами на тему бюрократии, хаоса и безразличия; все эти речи я уже слышал от нее в меньших дозах и раньше. Но первая ее фраза запомнилась мне — может быть, потому, что она еще никогда до этого не бывала так откровенна со мной.
(Да и после тоже.)
Разумеется, наши извращенные отношения именно к этому и сводились — к разрушению вещей.
Вещей вокруг нас. Вещей внутри нас. Друг друга. Какая разница.
Шива утверждала, что во вселенной не существует силы большей, чем сила разрушения. Это естественная сила, которой подчиняется весь космос, потому что еще не существовало ничего, что раньше или позже не было бы уничтожено. Только люди пытаются сопротивляться этому закону природы, стараясь сохранять вещи, но она отучит меня от этой привычки.
На химическом заводе, который мы взорвали за месяц до этого и где я чуть не свернул себе шею, когда подо мной проломился помост, Шива работала старшим техником. На эту работу ее устроили после выписки из психушки, где она провела некоторое время. Ей дали смысл жизни, деньги, свободу самовыражения и технического творчества — короче говоря, попытались заставить ее позабыть о бритве.
Судя по всему, она не могла выразить свою признательность тем, кто ей помог, иначе, как уничтожив их.
Во время первой акции, как я выяснил позже, мне предстояло уничтожить штаб-квартиру корпорации, которую возглавлял Роберт Рабиновитц — человек, который выделял Шиве содержание в период после ее пребывания в психушке. Он стал для нее чем-то вроде отца, хотя они ни разу не виделись и общались только по телефону. В отличие от большинства людей, занимающихся благотворительностью, Рабиновитц предпочитал оставаться в тени и не мешать своей подопечной жить собственной жизнью. Остальными жертвами Шивы стали сиделки, психиатры, коллеги-техники, сделавшие карьеру: она уничтожала их рабочие места или их жилища.