Я записала имя Роллинс вместе с адресом на клочке бумаги.
Через несколько часов я позвонила Виктору. Он взбесился, потому что как раз в этот момент работал над одним из своих друзей, но я сказала ему, что не оторву его слишком надолго, просто хочу сообщить ему, что мы с Роллинсом прекрасно проводим время в его мастерской и приглашаем Виктора присоединиться к нам, как только он освободится.
На другом конце провода повисло молчание, во время которого он не мог не услышать, как Роллинс кричит мне, что ему хочется выпить.
— Не делай этого, — сказал Виктор сквозь шуршание помех. — Это нечестно.
— Но ты же у меня в долгу, разве забыл? Ты должен мне за Кристиана…
— Но это совсем другое! Я же тогда ничего не знал…
— Какая разница? Ты украл у меня добычу… Я плачу тебе той же монетой. Можно сказать, что я даже помогаю тебе решить проблему.
Ему ничего не оставалось, как просто послать меня на три буквы.
— С удовольствием туда отправлюсь, — парировала я. — Может быть, даже на твой, когда вернусь домой.
Но мои слова заглушил громкий крик Роллинса, который орал с другого конца комнаты:
— Что ты будешь пить?
— Не волнуйся, цыпа, — сказала я так, чтобы меня услышал не столько Роллинс, сколько Виктор. — Выпивку я приготовлю сама.
Еще несколько секунд я прислушивалась к звукам в трубке, свидетельствовавшим о том, что Виктор сильно разгневан. Меня это сильно возбуждало, словно секс.
А затем я повесила трубку.
Но я до сих пор не знаю, как это все, начавшись с маленького спора, дошло до того, что мы лежим на полу, в нашей крови, а я сжимаю в руке пистолет, в котором кончились патроны. Как это вышло? Вот что терзает меня в этот миг.
После того как я повесила трубку, Виктор начал вынашивать план мести.
И он его выносил.
Роллинс лежал распластавшись на кровати; его густо поросшая шерстью грудь была неподвижна. Я шарилась в его шифоньере, откидывая в сторону тряпки, ища спрятанные коробки с ценными вещами, по ничего не находила. И под кроватью — тоже ничего. Никаких сейфов, никаких заначек на черный день.
Черт побери, этот парень играл роль нищего художника по всем правилам!
В конце концов мне не оставалось ничего иного, как снять с рам пару полотен в надежде на то, что мне удастся их кому-нибудь впарить. Если этот парень такой охрененный художник, как уверял меня Виктор (и как считал сам Роллинс), тогда я без труда хоть что-то на этом заработаю.
Я оделась, схватила в охапку куртку и уже собиралась уходить, как зазвонил телефон. Я бросила взгляд в спальню, где виднелась бледнеющая на глазах нога Роллинса, и сняла трубку.
— Ты все еще там? — спросил меня голос Виктора.
— Собралась уходить.
— Ясно.
Голос его звучал странно, словно он накачался наркотиками или что-нибудь в этом роде. Там, где он находился, было очень шумно.
— А ты отку…
— Хорошо повеселилась?
Я не сразу ответила, потому что поняла, что мне несколько неловко за то, что я сделала.
— Не особенно. Он оказался таким занудой. Ты бы мог меня предупредить.
— Откуда я знал, что тебе может понадобиться эта информация?
Я не слишком внимательно слушала, что он говорит, поскольку слишком внимательно прислушивалась к звукам в том помещении, откуда он звонил. Они напоминали шум, который могла бы производить банда разгулявшихся привидений. Я снова спросила Виктора, где он находится.
— Нигде, — ответил он.
У меня бегали по спине мурашки, и я чувствовала себя так, словно кто-то живой копошился у меня в нейронах.
Для клуба шум был недостаточно интенсивным. Но что-то в нем мне слышалось очень знакомое.
Нервные окончания внезапно взорвались, по волокнам помчались искры, ответ сам собой родился у меня в голове.
— Виктор…
И тут я услышала то, что ожидала: по коридорам эхом прокатился чей-то голос, который по системе громкого вещания срочно требовал доктора Варислава в комнату номер 242..
Я заскрипела зубами, чувствуя, как наполняется кровью сердце у меня в груди.
— Виктор, не надо…
Он с легкостью проскочил мимо медсестер, потому что тех не особенно волновали долгосрочные пациенты, которые с их точки зрения были не более чем обузой, отнимавшей у них драгоценные силы и время. Наверняка он вошел, прикрыл за собой дверь, а затем уселся рядом с ней на тот самый стул, на котором я сидела целых пять лет. Интересно, что он сказал ей?