Не успел он развить свою излюбленную мысль, как внизу раздался грохот. Кто-то неистово ломился в наши двери – в ненастную ночь, когда все обычные люди давно спят в своих кроватях. Демон умолк с глупейшим видом, а я, обреченно хмыкнув, направилась к лестнице, прихватив с собой лампу. Кто бы ни стоял за дверью, вряд ли можно было что-то изменить, просто ее не открыв.
"Главное – не сболтнуть ничего лишнего, – говорила я себе, пытаясь усмирить сильное биение сердца. – Надо изобразить, что я ничего не знаю... Дьявольщина, о чем это я?! Я ведь и впрямь не знаю ничегошеньки! Если в это не поверят, моя простодушная неосведомленность будет стоить мне немалых неприятностей. Уж лучше б я хоть что-то понимала..."
У самых дверей я почувствовала боль в ухе – долгих четыре года верой и правдой ухо служило мне и предупреждало о чарах, творящихся поблизости, о нежити и о близящейся перемене погоды. Порой я думала с тоской, что к старости мне следует подумать о переезде в те места, где колдовство объявлено вне закона, чудовища – истреблены, а погода меняется не в каждый третий день, но, к сожалению, таких краев в нашем мире не водилось, иначе туда бы сбежали все, кто еще способен передвигаться.
"Магия, – хмуро подумала я. – А ну как я открою дверь и тут же получу огненным шаром в голову? Или, напротив – ледяным?.. Быть может, я переоцениваю свою значимость, когда думаю, что кому-то понадобится меня пытать?". Однако, не придумав ничего толкового, я все же распахнула дверь и вышла на крыльцо.
Глава 2, где Каррен убеждается в том, что магистр Каспар вспомнил о ней и принялся за старое
Не думаю, что кто-то обрадовался бы, увидев перед собой то, с чем я столкнулась носом к носу, и, следовательно, никто не осудил бы меня за все те бранные слова, что я громко произнесла, приходя в себя. У порога дома находился сгусток голубоватого света, отдаленно своими очертаниями напоминавший человеческую фигуру. Порывы ветра самую малость колебали его, а капли дождя беспрепятственно пролетали сквозь светящуюся дымку. Когда глаза привыкли к неприятной люминесценции, я к своему ужасу поняла, что у странного видения имеется лицо и черты его очень напоминают того, о ком я совсем недавно вспоминала – Констана.
Мне вспомнилось, что те призраки, о которых я ранее слыхала, обычно имели при себе отметины, что рассказывали о причине их смерти. Но на шее того духа, что явился мне, не болтались остатки веревки, в груди не торчал кинжал, да и голова находилась на положенном ей месте. Загробного голоса, сообщающего, кому мне следует отомстить за смерть моего бывшего ученика, я тоже не услыхала. Вместо этого видение протянуло мне руку, подавая письмо, а его губы шевельнулись, и я угадала, что призрачный Констан просит: "Поторопись!". Сразу после этого призрак бесследно исчез.
Совокупность всех этих событий объяснила мне, с чем я имею дело, и мне удалось перевести дух. "Позеры!" – с чувством сказала я про себя, распечатывая письмо. Ладно еще магистр Каспар, без участия которого здесь явно не обошлось, но ведь Констан проявлял время от времени здравое чувство меры, когда речь заходила о внешней эффектности действий! Вот что значит – дурное влияние!
– Кто это был? – с тревогой спросил демон, благоразумно ожидавший меня в гостиной. Любопытен он был ровно в той мере, что позволяет не подвергать себя излишней опасности. Иными словами, никакая сила не заставила бы его приблизиться к дверям, в которые постучали среди ночи, особенно – при подобных обстоятельствах.
– Фантом, – отозвалась я и, видя, что выражение лица моего собеседника стало недоверчиво-недоуменным, пояснила:
– Фантом, созданный при помощи заклятия, которое маги изредка применяют, чтобы доставить послание адресату. Это что-то вроде проекции, сохраняющей в некоторой степени черты своего создателя. Другими словами, люди, завидев подобное непотребство среди ночи у своего порога, обычно истошно кричат, осеняют себя всяческими знамениями и не желают брать письмо из рук бесплотного духа. Оттого способ этот годится лишь для того, чтобы поддерживать связь между двумя магами, ну а у них для передачи сообщений друг другу имеется множество куда более простых, пусть и менее зрелищных методов...
Произносила я это почти машинально, ведь все мое внимание было сосредоточено на письме, которое я держала в руках, вновь и вновь перечитывая несколько строчек, в нем содержащихся.
Написаны они были быстрой легкой рукой, которую я сразу узнала, хоть никогда до сих пор и не получала писем от этого человека. Но только у него мог быть столь причудливый почерк, изобилующий множеством небрежных завитушек, в которых чудилось что-то хищное. В руках я, вне всякого сомнения, держала послание от магистра Каспара. То самое, о котором я так долго грезила, отгоняя от себя мысль, что желание это иначе как самоубийственным не назовешь. Как всегда, мне следовало внимательнее прислушиваться к голосу моего разума, который хоть и отличался редкой неприятностью интонаций, но редко ошибался. Содержание письма оказалось далеко не из приятных – и дело было даже не в тех нескольких словах, что соизволил адресовать мне мой крестный.