— Хорошим девочкам здесь делать нечего, — сообщил мне один из злодеев.
Я почувствовала, что у меня из носу пошла кровь, и запоздало согласилась с этим утверждением.
— А ну-ка посмотрим, что эта мамзель носит при себе, — тем временем сказали над моей головой, и мои пожитки покинули меня.
Я попыталась подняться, но хороший тычок заставил меня покатиться кубарем, отчего в глазах у меня потемнело. Что-то на мгновение впилось мне в шею, и я вспомнила про медальон, который надела впервые в жизни. Потом давление резко ослабело, и я догадалась, что цепочка лопнула. Ощупав шею, я убедилась, что медальона больше нет. Видимо, роль талисмана была слишком ответственна для него. Да и чего можно было ждать от побрякушки моей беспутной матушки?..
— Так-так-так, — деловито произнес грабитель, потроша мой узел. — Что у нас тут имеется? Денежка, еще денежка… Маловато что-то. А вот колечко, жиденькое, но золотое. Ну, хлебушек нам тоже сгодится, да и эта вот безделушка… Если ты в бега собралась, барышня, то плохо подготовилась. На эти вот гроши и неделю не протянешь. Да уж, поживиться тут нечем! Дай гляну на твои башмаки…
Меня дернули за ногу, но я даже не нашла в себе силы, чтобы протестующе пискнуть.
— И туфли твои дрянь! — с разочарованием вынес вердикт грабитель. — Разве ж в таких туфлях зимой ходить? Ей-богу, ноги отморозишь, да и только. Жаль, размерчик маловат — подарил бы крошке Марте, ну той, рыжей…
От отчаяния и страха я заплакала, размазывая по лицу кровь. Вот тебе и побег, вот и приключения. Ну почему в книгах не пишут, что не успеешь ты от дома отойти, как тебя тут же ограбят, разуют, да еще и посмеются…
Тут меня снова ухватили за шкирку и встряхнули. Я зашморгала носом с удвоенной силой.
— А сколько тебе годков, барышня? — с затаенной надеждой осведомился грабитель, видимо так и не сумев разобраться в этом сложном вопросе из-за моей перепачканной физиономии.
— Тринадцать, — едва слышно ответила я.
— Тьфу ты! — с досадой сплюнул он. — И тут не повезло. Было бы тебе ну хоть четырнадцать… Хотя такая дохлая да тощая и в двадцать не сгодится. Ладно, снимай свой плащ — я так вижу, он с меховой оторочкой, — и платье тоже снимай.
— Я же замерзну, — замирая от ужаса, прошептала я.
— Ты и так замерзнешь, — тоном, не допускающим сомнения, сообщил мне грабитель и практически вытряхнул меня из платья. — А теперь дуй отсюда со всех ног!
И новый подзатыльник отправил меня прямиком в глубокий сугроб. Я распласталась в снегу, жалко взвизгнув. Из одежды на мне осталась только нательная рубашка и чулки, оттого снег ожег меня всю, от макушки до пяток. Мои пальцы вдруг наткнулись в снегу на что-то гладкое и округлое и машинально сжали его.
Из сугроба я выбралась, дрожа и всхлипывая. Теперь я по-настоящему почувствовала, что такое мороз. Ох, как же мне было холодно! Воздух словно обжигал.
Босая, в одной рубашке, я бежала из последних сил, затем шла, затем ползла. И сейчас при одном воспоминании о той ночи меня начинает бить дрожь. Даже мозг в моих костях, казалось, превратился в лед и морозил меня изнутри. Вскоре я не могла даже ползти, потому что руки и ноги отказывались мне повиноваться.
В какой-то момент я вдруг отчетливо поняла, что умру. Умру непременно. И от этой мысли мне вдруг стало легче. Я почувствовала, что холод не такой уж лютый, вот только в сон клонит…
«Да, именно так знаменитый путешественник Норберт Гиндтский описывал, как едва не замерз насмерть в горах Каммероля», — пришла мне в голову ясная и четкая мысль перед тем, как сознание мое погасло.
Если бы бабушка узнала об этом, то была бы довольна. Я подошла к порогу смерти достаточно начитанной.
Следующее, что я помню, — грязная ругань у меня над головой. Ох, как костерил кто-то кого-то по матушке! Изобретательная брань лилась непрекращающимся потоком, свидетельствуя о незаурядном чувстве слова у произносившего ее человека. Лишь некоторое время спустя я сумела разобрать хоть что-то из этих сплошных проклятий.
— Ты, такой-сякой, какого такого-сякого, неси сюда этот такой-сякой самогон! Надо немедленно растереть ее!
Сквозь звон в ушах я слышала топот, грохот падающих бутылок, чьи-то испуганные восклицания… Потом меня терли, было очень больно, я пыталась протестовать, но мне влили в рот самогон, который подействовал на меня, как хороший подзатыльник, так что я притихла.
А как мне было плохо, когда я наконец-то пришла в себя! Все предыдущее показалось мне сущим пустяком в сравнении с той болью, которую я почувствовала, когда начали отходить окоченевшие руки и ноги. Все вокруг плыло и качалось, кто-то что-то у меня спрашивал, но я не понимала, чего от меня хотят, и только мотала головой.