Если не считать бессмысленного шипения телевизионного эфира, кругом царит абсолютная тишина. Это радует Его, если Он вообще еще способен чему-то радоваться.
Он уже не помнит, какую роль играл сам в том эксперименте, за демонтаж каких Ее частей он отвечал лично. Скорее всего, никто не разъяснил Ему, с какой целью Он совершает определенные операции. Он просто делал то, что Ему велели, — вот и все. Его функции были такими же четко определенными, как и у любого работника на конвейере, и такими же узкими. Он не знал ничего, кроме поставленной перед Ним задачи.
Все принимали равное участие в Ее демонтаже, но Он чувствовал себя так, словно был один во всем виноват.
Прошла неделя с тех пор, как все работы по проекту были завершены, но каждый день во время регулярных, словно биение сердца, интервалов между бесконечным исполнением однообразных действий, мысли о Ней посещали Его, словно регулярная ошибка, вторгшаяся в строки командного кода. Ее демонтаж стал тем вирусом, что переписал начисто всю Его программу, разрушив однообразие Его существования, и рассыпал нули и единицы Его двоичной души по заводскому полу, куда немногим раньше сыпалась пыль того, что прежде было Ею.
Его переписанная заново личность, версия 2.0 Его сознания, приняла решение: предыдущей ночью Он выбрался за пределы лаборатории, перелез через изгородь из колючей проволоки и пошел по мощенной булыжником улице, которую время от времени пересекали разветвленные трубопроводы. Его каблуки громко простучали по асфальту окраинных кварталов, застроенных многоэтажками, и вот наконец Он вышел на раскинувшуюся за пределами города пустошь, куда отвозили умирать пришедшие в негодность машины. Стофутовые опоры ЛЭП, похожие на остовы гигантских огородных пугал, возвышались на горизонте.
Он так и не узнал ответа на вопрос, с которым отправился в путь — удастся ли выполнить команду undo?
Удастся ли вновь укомплектовать Ее?
Впереди, в нескольких сотнях ярдов за каркасами нескольких сгоревших трансформаторов и автомобильным двигателем, Он заметил Ее. Он знал, что обнаружит Ее именно здесь, потому что сюда выбрасывали все отходы экспериментов, потому что в один прекрасный день, когда Его самого признают устаревшим, Он тоже очутится здесь.
И все же Он остановился за несколько шагов до нее.
Остановился, потому что заметил в земле вокруг Нее поблескивающие головки осколочных мин. Разумеется, их отдел не мог бросить Ее здесь просто так. Это был хлам, но это был их хлам, а врожденное чувство собственности не позволяло им отдавать безвозмездно никому даже то, в чем они сами не нуждались.
Мины были разбросаны вокруг, вдавлены в землю на различную глубину, из чего Он заключил, что есть и такие, которые совсем прикрыты землей, что, впрочем, не помешает сработать взрывателю, наступи Он на него.
Он скосил глаза на лежавший рядом монитор системы внутреннего наблюдения, наполовину ушедший в землю, так, словно это была еще одна мина, только и ждущая того, чтобы пронзить Его мозг зазубренными осколками Эм-Ти-Ви. В мельтешении белых и черных точек на экране Он увидел себя, перемолотого в крошево мяса и костей гвоздями и кусками дюраля, которыми были начинены мины. Ему послышалось, что Бог Машин промолвил: «Искупить вину можно, только принеся себя в жертву».
Она продолжала гипнотически мерцать. Небо искрилось электрическими разрядами; оно было настолько переполнено электричеством, что даже светилось по краям.
И Он сделал первый шаг в направлении минного поля.
Раскисшая почва под Его ногами была так плотно нашпигована металлическим ломом и деталями механизмов, что легко выдерживала Его вес. Он нашел взглядом ближайшую мину, сделал глубокий вдох и наступил на нее.
Отчетливо, словно в кино, Он увидел, как спусковой механизм выбросил основной заряд на три с половиной фута в высоту, где тот угрожающе завис на какое-то мгновение, будто пытаясь осознать, что от него хотят, а затем взорвался, разбрасывая пучки пламени и фосфорических искр. Тысячи крошечных снарядов впились в Его плоть, пронзили ее, и Он рухнул на землю, оставив в воздухе руку, которая еще некоторое время висела там, словно, оставшись без хозяина, позабыла о существовании земного тяготения, и только потом упала рядом.
Судорога пробежала по Его телу, но Он тут же поднялся на ноги; туловище Его теперь кренилось набок, и Он был вынужден схватиться за бетонный блок, чтобы не упасть.
Молния вспыхнула в небе, и в ее свете Он разглядел, что резервуар из оргстекла упал и лежит на боку, крышка лопнула, а содержимое медленно вытекает на грязную землю. Она по-прежнему выглядела как пульсирующий огонек — но теперь огонек этот лежал в заботливой ладони худой, пронизанной голубоватыми жилками руки, предплечье которой терялось в ночном мраке.