Любопытство это питалось желанием увидеть провода и трубы в тот миг, когда импульс проходит по ним — увидеть мир Высоковольтья окутанным голубой вуалью электрического импульса в один и две десятых мегавольт.
Мы не могли выглянуть из убежища даже в щелочку, чтобы посмотреть на это собственными глазами. Стоило приоткрыть хотя бы чуть-чуть резиновый клапан убежища, как чудовищная энергия ворвалась бы внутрь. Я только однажды видел, чем кончаются подобные попытки, — это было, когда мы вынимали из убежища обугленную нижнюю половину человеческого тела. Верхняя половина, оставшаяся снаружи, превратилась в углеродную пыль и осыпалась на крыши домов в Низковольтье.
Вот почему я изготовил на основе сварочных очков это устройство. Надев его, я увидел размытое изображение окружающего мира сквозь толстые красные резиновые стенки убежища. Систему зеркал и УФ-преобразователей я встроил непосредственно в очки, а не поместившаяся внутрь электрическая схема болталась сбоку, прикрепленная к дужке куском изоленты. Это было грубо сработанное, неудобное изобретение — после нескольких минут пребывания в нем я практически слеп на пару часов, — но результат того стоил: дарованная немногим возможность лицезреть лики божеств и вирусов, явленные в белой короне статического разряда.
До импульса оставалось десять секунд, поэтому я поспешил надеть очки. Они все время сползали набок, так что мне приходилось придерживать их, одновременно уткнувшись лицом в красную резину. Мой пульс отсчитывал мгновения до импульса, кровь стучалась в виски ударами шаманского бубна.
И вот ураган энергии взорвался вулканическим извержением чистейшего бело-голубого пламени, однородного, с рваными краями, неистовство, которое опалило провода и изоляторы, перекатилось через резиновые пузыри, внутри которых прятались мы, и на какие-то мгновения разорвало небо пополам. Я смотрел на все это словно через облако мутного тумана, достраивая в воображении красоту этого зрелища, и думал о том, как прекрасно, что именно статический разряд однажды спас меня в минуту, когда я усомнился в своем решении покинуть Низковольтье.
В сполохах света я видел очертания моих коллег, съежившихся в своих резиновых пузырях, видел далекие города в сотнях миль отсюда, видел сверкание статических разрядов, материализовавшееся в воздухе, словно облако конфетти из алюминиевой фольги. А потом в сумеречном свечении импульса перенапряжения я увидел, как нечто стремительно промчалось вдоль широкой металлической в нескольких сотнях метров от меня. Это нечто высветилось на миг в электрическом зареве, и мне удалось разглядеть что-то вроде окружающих его многочисленных ножек, после чего внезапно наступили тишина и мрак.
Я остался на месте, оцепеневший, незрячий. Остаточное изображение того, что видели мои глаза, впечаталось в мою сетчатку, и я боялся пошевелиться именно потому, что мне казалось, оно может осыпаться от моих движений. Я прокручивал видение в мозгу снова и снова, пытаясь понять, что оно могло бы значить.
Через несколько секунд лиловый отпечаток поблек, и я тяжело опустился на пол, бормоча себе под нос что-то бессвязное, пытаясь разгадать явленную мне тайну
[низковольтье]
Мир-основа, Рейкьявик внизу. Плотные асфальтовые мостовые, проложенные по плотной земле. То, на что опираются здания, то, на что опираются пневматические амортизаторы, установленные в основах опор ЛЭП и телеметрических башен. Там атмосфера плотна, насыщена смогом и химикатами. Там люди передвигаются плотной, черной, вязкой, как желе, толпой. Там мертвы все чувства, кроме холодного и твердого, как броня, чувства отчуждения. Там яды, соки похоти и неглубокие могилы.
[высоковольтье]
В вышине среди макушек опор, среди проводов и электрических приборов. Где телевизионные передатчики излучают с такой мощностью, что при правильном освещении их излучение можно разглядеть невооруженным взглядом. Где никогда не веет тихий ветерок, а только дуют ураганные ветры. Где по высокочастотным шинам мчатся цифровые гармоники и где царит мертвящий холод. Где можно скрыться от оцепенения человеческого общества и выйти на новый уровень существования.
Как-то ночью, когда небо было сплошь затянуто плотным слоем серых облаков и казалось пятнистым, в заплатках, бетонным колпаком, накрывшим весь мир, я вновь увидел коаксиальное существо. Со дня того импульса миновало четверо суток, и за это время я уже переместился на периферию телеметрической сети — туда, где кабели меньше в диаметре, а картинки на экранах телевизоров совсем размытые. В этот момент как раз шел повторный показ старой американской телеигры, но сопровождавший изображение звук полностью тонул в шуме ветра и в треске искр, летевших из моего сварочного аппарата. Пестрый пиджак ведущего казался помехой на черно-белом, пришедшем в смятение от такого количества цветов кинескопе, для передачи которых он не располагал подходящими средствами.