Глава одиннадцатая
В зрительном зале театра сидел человек. Он бурно аплодировал артисту, читавшему фельетон, хохотал и утирал слезы. Вошедший в темноте мужчина незаметно подошел к нему сзади и, наклонившись, тихо сказал:
— Вы назначены начальником отдела искусств…
Человек перестал смеяться, сделал паузу и, обращаясь к сцене, сурово и сухо сказал:
— Ну, что там дальше?..
Человеком, сидевшим в зале, был Алексей Федорович Голова. Человеком, сообщившим ему эту новость, был бывший трагик Эдмундкин, занимавший сейчас должность директора Периферийского театра Драмы, Комедии и Музкомедии.
Василий Васильевич Эдмундкин прошел большой и сложный жизненный путь. Старики еще помнили, как юные периферянки бросали ему на сцену букеты цветов, скандируя: "Эдмунд-кин! Эдмунд-кин!", а он стоял на сцене, бледный и взволнованный, прижимая руку к груди и чуть раскланиваясь. Ни у кого в жизни не бывает таких злых превращений, как у актеров. Юноша, произносивший пылкие речи у ног возлюбленной, в конце концов превращается в старого молчаливого слугу, произносящего за весь спектакль одну-единственную фразу. И разве может себе кто-нибудь представить, что испытывает он, выйдя на сцену, которая когда-то была его славой, а стала лишь его службой? Дано ли кому-нибудь испытать то чувство, которое испытывает комическая старуха, игравшая некогда Ларису и видевшая в полутьме зала внимательные, жадные взгляды и приложенные к глазам платочки?..
Василий Васильевич предавался воспоминаниям только когда выпивал. В это время он любил говорить какую-нибудь фразу, вроде: "Помню, как еще Константин Алексеевич Варламов…" или "Заходит ко мне Пров Михайлович Садовский и говорит…" И от того, что он называл их по имени и отчеству и приводил разные бытовые детали, казалось, что он и сам стоит в этом ряду прославленных русских актеров и просто по какому-то недоразумению имя его забыто, но придет время и оно снова прогремит.
Время, однако, шло, а имя Эдмундкина не гремело, и с каждым годом он получал в театре все меньше ролей и все больше общественных постов. Много лет он был бессменным председателем месткома. В годы войны во время эвакуации, занимаясь распределением промтоваров, он иногда восклицал, обращаясь к актеру: "Да ты еще старых сапог не износил…" с таким же пафосом, с каким когда-то произносил похожие слова из "Гамлета".
Василия Васильевича любили за ровный характер, за то, что он защищал интересы актеров перед администрацией, за умение с юмором рассказать какую-нибудь историю из жизни артистов. Его выбирали в разные комиссии по обследованию театров, по работе с шефами. Особенно любили Эдмундкина молодые актеры. Их обычные после театрального института разочарования он сглаживал рассказами о трудной, но прекрасной профессии актера. Собственной неудачной жизнью он как будто доказывал, что в искусстве все равны.
Он был членом экзаменационной комиссии и принимал экзамены у студентов Театрального института имени Собольщикова-Самарина (имя это было присвоено институту в 19.. году при переименовании улиц и учреждений города. Выбрано оно было потому, что другие двойные актерские фамилии уже были даны разным учреждениям в разных городах, а Алексей Федорович Голова считал, что в этом случае фамилия должна быть обязательно двойной).
Уже давно Василий Васильевич не играл больших ролей, но неизменно участвовал в массовых сценах. Он уже знал, что если идет старая пьеса, то он будет среди гуляющих в городском саду или сидящих за столиком в ресторане; если идет современная пьеса, он будет участвовать в производственном совещании или в семинаре. Он даже уже знал свое место на сцене, как знает служащий свой письменный стол в конторе: место это было у правой кулисы, в глубине. Сначала все эти собрания в пьесах проходили тихо: председатель — инженер или прораб — давал разные задания людям, и Василию Васильевичу делать было нечего. Но когда в драматургии покончили с бесконфликтностью, собрания в пьесах стали проходить более активно, иногда даже кто-нибудь из присутствующих должен был крикнуть: "Неверно говоришь, Петро Андреевич!" или "Не туда клонишь, Андрей Петрович!" Работы Василию Васильевичу прибавилось.
Постепенно режиссеры стали смелее решать те или иные мизансцены. А в оперетте "Итээрочка" Г. Вайса режиссер, решительно отбросив старые каноны, по-новаторски поставил сцену в парткоме, пересадив Эдмундкина от правой кулисы к левой, и, кроме предусмотренных по тексту слов "Регламент!", "Время!" и "Пусть говорит!", добавил слова: "Хватит!", "Скажи о себе!" и "Позор!", создавая этим "ропот толпы", указанный в авторской ремарке.