— Здравствуй.
Мальчик вздрогнул, но сразу же улыбнувшись, тихо ответил:
— Здравствуйте.
Ты кто такой?
— Я?.. Алеша.
— Интересно. А отчество твое как?
— Федорович.
— Позволь, позволь, — вскричал Голова, — выходит, ты — Алексей Федорович?
— Конечно. А что?
— Ничего. Я ведь тоже Алексей Федорович. Здорово это получается. Ну, а скажи-ка твою фамилию.
— Моя?.. Голова.
Алексей Федорович испуганно посмотрел на мальчика, но тот все так же сидел на стуле, чуть-чуть улыбаясь.
— Это ты брось! Я — Голова.
— И я тоже — Голова, — упрямо сказал мальчик.
— Да как же это может быть? Ты, брат, что-то напутал. Вот, смотри-ка, мой паспорт…
И хотя Алексей Федорович твердо помнил, что паспорт его хранится в тумбочке, которая стоит в спальне у кровати, сейчас паспорт почему-то очутился у него, в руке, и это ему даже не показалось странным. Он протянул его мальчику.
— Видишь? Алексей Федорович Голова…
— Ну и пусть, — сказал мальчик, не посмотрев в паспорт. — А все равно я — Алеша Голова. У кого хочете спросите.
— Постой, постой… Мы сейчас все уточним.
— А чего мне уточнять?
— Есть у тебя какие-нибудь документы, характеристики. Может, отзыв есть?
— На кой они мне? — Мальчик весело рассмеялся. — Я же сам тут.
Разговаривая с мальчиком, Алексей Федорович чувствовал странное беспокойство, которое никак не мог объяснить. С одной стороны, мальчик его чем-то очень раздражал, с другой, он испытывал острую необходимость с ним разговаривать.
— Ты сам-то откуда родом?
— Из Люботина, — сказал мальчик.
— Постой, постой, — все больше изумляясь, спросил Алексей Федорович, — это что, под Харьковом?
— Ага.
Алексей Федорович вскочил на ноги и стал нервно шагать по комнате.
— Слушай, ты брось, понимаешь, дурака валять!.. Это я родился в Люботине. Там еще пруды такие есть… Постой, постой, как же они называются?..
— Ставки, — напомнил мальчик.
— Ага-га-га! Верно! Ставки. И вишен там было кругом, яблок — пропасть! Ты яблоки воровал?
— Конечно, воровал.
— Зеленые такие, аж скулы сводило.
— А спелые невкусно.
Мальчик совсем освоился. По-видимому, и ему было интересно разговаривать с Алексеем Федоровичем. Теперь, когда он повернулся, Голова увидел его курносое с веснушками лицо. Был он в белой полотняной рубахе, на голове носил картуз с чуть примятым козырьком. Мальчишка показался Алексею Федоровичу удивительно знакомым, но где они встречались, вспомнить не мог.
— А вы картошку в костре пекли?
— Не упомню, — сказал Голова, — вроде бы пек…
Мальчик чуть прищурил глаза, наклонился к Алексею Федоровичу и тихо, одними губами запел:
— также тихо подхватил Голова и очень удивился, что помнит эту песню. И они вместе пропели или скорее прошептали еще две строчки:
Алексей Федорович и сам не понимал, почему ему так приятно напевать эту старую, черт его знает какой давности песню и почему его тянет к этому странному мальчику.
— А лошадей вы в реке купали?
— Купал.
— А стреляные гильзы собирали?
— Собирал! — воскликнул восторженно Алексей Федорович, вспомнив, что он действительно собирал стреляные гильзы, когда белые удирали из Харькова и когда люботинские пацаны разбирали шпалы на сороковом километре.
— Чтой-то, дяденька, я вас не припомню, — сказал мальчик, отвечая его мыслям, — может, вас там и не было.
— Был я там! — крикнул Голова, возмущенный развязным и наглым мальчишкой.
— Нас, пацанов, туда батька мой повез. На паровозе, — объяснил мальчик.
— Мой батька! Федор Голова, машинист депо!
— С усами? — запальчиво спросил мальчик.
— По-моему, с усами, — неуверенно ответил Голова, — а может, и нет…
— Дяденька, а вы правда из нашего Люботина?
— Правда. Я уже потом сюда, в этот город переехал.
— А где вы работаете, дядя Леша? — спросил мальчик. — На заводе?
— Нет. Я искусством заворачиваю. Ну, как бы тебе это объяснить… ну, вот театры, кино…
— Артист?! — перебил мальчик и даже соскочил со стула.
— Да нет. Ну вот, картины, скульптура…
— Художник?
— Я же тебе объясняю: я руковожу всем этим. Понял?